Шрифт:
Закладка:
С чем-чем? Где?
Только тогда он будто очнулся по-настоящему, только тогда заметил, что с ним что-то сделали. Надели что-то на шею. Он тряс головой, скреб лапами, пытался сорвать эту штуковину, но ничего не вышло. А когда он принялся носиться туда-сюда в надежде сбросить ошейник, у уха что-то запищало.
Чем ближе он подбегал к забору, тем громче пищало, верещало, ревело; сердце бешено колотилось, он прижал уши, но это не помогало, ничто не могло заглушить звуки, наполнившие голову. Писк прекратился, только когда он отбежал подальше, еще дальше, еще, пока, побежденный и обессиленный, со свистящей башкой не свалился у ног лесника, который все это время просто стоял и ждал. Ружье так и висело у него на плече. К дубинке он и пальцем не притронулся.
– Вот я о чем, – сказал этот гад. – Что до сигнала – мы его тоже слышим. Если он будет звучать слишком долго, можете не сомневаться: мы срочно прибудем, чтобы сопроводить вас обратно к утвержденной границе. Полагаю, к насилию прибегать не придется. Мы действительно очень рады тому, что вы поселились в нашем лесу. Островок настоящей дикой природы – нам бы очень хотелось его сохранить. Ведь мы уже столько потеряли, вы не находите?
В его карих глазах светилась искренность. Как будто волк и лесник были согласны друг с другом, желали одного и того же.
Тогда, в тот самый миг, надо было его разорвать. Ай как жаль, что он этого не сделал!
Потому что потом рвать стало нечего. То, чем его каждый день кормят, в одно и то же время, в условленном месте, давно умерло. Так давно, что никакого удовольствия. Поначалу он еще тряс «добычу», катался с ней по опавшей листве, подвывая и пуская слюну, будто пытался ее одолеть. Но потом перестал. Поест немного, а бо`льшую часть не тронет.
Не то чтобы он не чувствовал голода. Он отчаянно, беспрестанно голоден. Но есть эту падаль?
– Распишитесь здесь. Отпечаток лапы тоже подойдет, – с улыбкой сказал лесник.
И он послушно дал лапу.
Раб, вот он теперь кто. Тряпка. Декоративная зверушка.
III
По настоянию мамы она надела огненно-красный дождевик со светоотражающими полосками на рукавах, спине и капюшоне. «Ходячий светофор», – думает девочка, шагая по тротуару мимо многоэтажек с пакетом в одной руке и телефоном в другой. Ее видно всем, если с ней что-нибудь случится, жители домов тут же выбегут на улицу, позвонят в полицию.
Но что здесь может случиться?
Брусчатка тротуара уложена ровно, как по линейке, маленькие палисадники аккуратно огорожены, даже деревья-саженцы крепко привязаны к столбикам, местами сразу к четырем. Чтобы росли не абы как, а прямо вверх, как задумали градостроители.
По капюшону барабанит дождь. Да эта прогулка ничуть не лучше домашки!
В кармане вибрирует телефон: «Направо». Девочка знает дорогу и без его помощи, но мама во что бы то ни стало хотела спланировать маршрут.
«Через 500 метров поверните налево».
Прямая улица. Еще одна. И дальше, за последними домами, – опять по прямой, мимо кладбища.
– Ты не боишься? – уточнила мама. – А то я все же тебя отвезу. Найду время.
– Не надо, мам, правда.
– Но на кладбище не заходи, этого я не хочу.
– Разве нельзя помахать дедушке?
– Издали помаши. За ограду не ступай.
– Ладно, издали.
За оградой, под тяжелыми мраморными плитами стройными рядами лежат мертвецы. Она забыла, где похоронен дедушка: все могилы похожи друг на друга. Может, помахать всем сразу? Но кладбищенские ворота гостеприимно распахнуты. Раз – и девочка уже внутри.
«Второй ряд, – думает она. – Нет, третий». Сапоги хрустят по гравию.
От всех этих людей остались лишь имена, высеченные на гладких плитах. «Дорогой отец». «Покинул нас слишком рано». «В объятиях Всевышнего». Родился, умер, родился, умер. Одни надгробия прямо стоят под дождем, другие лежат, вода на них собирается в лужи.
Сзади могильные камни покосились, заросли мхом, чьи они – не разобрать.
Интересно, бывают здесь привидения? Не сейчас, когда светло и рядом шумит шоссе, а, скажем, безлунной ночью? Когда задрожит земля, тоскливо запиликает скрипка и надгробия задвигаются в такт музыке… Когда из-под земли вылезет мертвая рука, крышка гроба медленно откроется, и оттуда что-то поднимется, что-то изъеденное червями, с пустыми глазницами, что-то такое…
Ну да, как в парке развлечений. Однажды она провела в «Замке с привидениями» целый час и смотрела, как каждые десять минут появляются одни и те же призраки, та же рука приподымает ту же крышку под одну и ту же мелодию. Сквозь которую слышится поскрипывание механизма. На седьмой раз крышка застряла – страшнее этого ничего не произошло. Тут же явился рабочий с ящиком инструментов, и ее вместе с толпой посетителей попросили выйти наружу.
Нигде не написано, как умерли здешние покойники: в жестокой агонии, в ужасных мучениях или в результате дурацкого несчастного случая. А может, их убили? Придется самой все додумывать.
Дедушка как-то взял ее с собой в церковь, куда изредка захаживал. Кровоточащие сердца, изрешеченные стрелами святые, пронзенные гвоздями ладони, судорожно сжатые руки – у нее глаза разбежались. Кто бы мог ожидать такого от скучного деда?
Ей хотелось вернуться в церковь, но мама не разрешила.
– Я так рада, что мне больше не нужно туда ходить, – сказала она. – Еще не хватало, чтобы ты увлеклась этими бреднями.
А дед умер скучно, как жил: в кресле за газетой. Оплакивал ли его кто-нибудь? Бабушка внушила себе, что нужно быть храброй и жить дальше. Мама, кажется, вздохнула с облегчением.
Сама же она старалась. «О дедушка! – написала она в дневнике. – Мой дорогой дедушка! Я не могу без него жить, я всегда буду его оплакивать…»
Но, только написав, сразу поняла, что это чушь. Ничего ужасного – по-настоящему ужасного – не произошло.
А, вон он, лежит под камнем из розового мрамора. Имя, годы жизни. Она старается вздохнуть погрустнее:
– Ох, дедушка!
Телефон жужжит: «Ты уже на месте?»
IV
Пип-пип-пииииииип…
Он сходит с ума.
«Мы тут же прибудем, чтобы сопроводить вас обратно к утвержденной границе», – сказали ему. Но никто не идет. Еще ближе к забору?
Пипипипипипипип… Никого.
Неужели ему этого хочется?
Да, черт подери, похоже, что да.
