– Давайте и самокат заодно, – потребовал он. – Иначе я не согласен.

Йоханна покорно пожала плечами.

– Не приносите таких вещей больше в школу, – сказал учитель, и девочки послушно кивнули.

Да и приносить было уже нечего, потому что дом опустел. На кухне стоял только стол, не пролезавший в двери. Он был завален счетами и яркими брошюрами, рекламирующими вещи, которые девочки не могли купить.

А отец все не приходил. В тот день, вернувшись в пустой дом, сестры очень старались не расплакаться. Йоханна уселась на стол, Грит на пол.

– Дай-ка печенья, – попросила она.

– Нет. – Йоханна помотала головой. – Оно нам нужно для другого.

Печенье было таким розовым, что больно смотреть. Йоханна разломила одно пополам и положила половинку на тротуар напротив дома, под светофором. Они с сестрой дошли до конца улицы и обернулись. Даже издалека розовое пятнышко было прекрасно видно.

– Мы пойдем искать папу, – объяснила Йоханна. – И на каждом повороте будем класть по половинке печенья. Так мы легко найдем дорогу домой. Хороший план, правда?

Грит с сомнением посмотрела на упаковку. На ней золотисто-розовыми буквами блестело название – «Мамочкино печенье». Грит так хотелось есть, что она с трудом могла думать о чем-то другом.

– Балда, – сказала она. – Их склюют птицы.

– Сама ты балда! – Йоханна уже прошла дальше, почти до следующего угла. – В городе нет никаких птиц.

– Балда! А если пойдет дождь? – Грит заспешила за сестрой. – Он их смоет.

– Нет, балда. Дождя не будет.

И действительно: небо сияло синевой всю неделю. В такую погоду хорошо пойти поплавать с папой, если он у тебя есть. Или поставить на балконе надувной бассейн, если он у тебя еще остался.

– Но, но… – Грит огляделась. Город вокруг них простирался во все стороны. – Мы ведь понятия не имеем, где…

– Конечно имеем, балда. Мы же там бывали!

И правда, когда мама была жива, они иногда заходили за папой на работу, устраивали ему сюрприз.

– Мы наверняка узнаем это здание, – уверенно заявила Йоханна. – Такое серое, офисное, чего тут сложного? – Она положила половинку печенья под уличный фонарь. – Здесь налево.

Грит взглянула на розовый полумесяц. И вздохнула.

– Ладно. Но печенье я беру на себя.

Йоханна на минуту задумалась, но все-таки отдала сестре упаковку.

Все оказалось сложнее, чем они думали. Город был высокий, шумный, запутанный, они потеряли счет серым офисным зданиям, где им не открывали или гнали прочь. Их отца никто не знал.

Они медленно продвигались по улицам. Шагали только по тротуару и послушно ждали у каждого светофора, как их учили. Но ноги ныли, а животы сводило от голода. По крайней мере, у Йоханны.

– Ты же не забываешь про печенье? – время от времени беспокойно спрашивала она у Грит.

Та раздраженно кивала.

– Нет конечно. Ты что, мне не доверяешь?

– Доверяю, ясное дело.

– Я старшая, я за нас отвечаю.

Грит с сердитым хрустом разломила очередную печенюшку. А когда Йоханна отвернулась, быстренько засунула ее в рот. Она правда пообещала себе не есть печенье. Но, как часто бывало, когда Грит обещала себе чего-то не делать, удержаться ей не удавалось. Девочка тихонько посасывала розовую глазурь, чтобы сестра не слышала хруста.

– Кажется, мы почти пришли, – то и дело повторяла Йоханна. – Вроде бы знакомые места.

И они обходили еще одну улицу, застроенную серыми офисными зданиями, снова звонили в двери, снова уходили ни с чем, а вокруг тем временем начало смеркаться.

– Тогда пойдем домой, – решила Йоханна. – Завтра новый день. Поужинаем огурцами. – Она так проголодалась, что уже и огурцам была бы рада. – Где ты оставила последнюю печенюшку?

Грит потупилась и скомкала в кулаке пустую упаковку.

Йоханна ужасно разозлилась, и Грит тоже. Они обозвали друг дружку последними словами, заявили, что сейчас развернутся и уйдут, а сестра пусть как хочет, но, утерев слезы рукавами, обнаружили, что по-прежнему стоят на незнакомой темнеющей улице. Им не оставалось ничего другого, кроме как держаться вместе.

Они снова зашагали в ту сторону, которая казалась им наименее незнакомой. Прохожие по большей части не обращали на них внимания. А когда обращали, сестры торопливо семенили мимо, опустив головы, уставившись в землю.

– Йоханна, я больше не могу… – Грит остановилась посреди тротуара. – Правда не могу, честно. – Она заплакала.

– Можешь! Еще чуть-чуть, мы почти пришли.

– Ты все время так говоришь и каждый раз ошибаешься.

– Нет, правда… Я… В начале пути ты ведь еще оставляла печенье, да? Кажется, я чувствую запах.

«Балда, это невозможно, здесь все провоняло выхлопными газами», – хотела было возразить Грит, но тут же почуяла сама: откуда-то тянуло чудесным сладковатым ароматом.

И девочки повернули за угол – на запах. Там, на следующей улице, розовым светом лучилась витрина. На стекле золотисто-розовой дугой переливалось название – «Мамочкино печенье». В витрине высились целые стопки этого лакомства.

– Ах, эта дрожащая губка! – воскликнул чей-то голос. – Ой, ты только посмотри!

– Ах, эта надутая мордочка, эти жадные глазки! – воскликнул другой. – Как мило!

– Какая сладкая!

– Так бы и съела!

За стеклом вдруг возникли три дамочки, круглые и розовые, со светлыми косами. Они смеялись, и кивали Грит, и тянули к ней руки, словно хотели обнять ее прямо через витрину.

Дверь тут же отворилась, и вместе с ароматом печенья на темную улицу к сестрам выпорхнули сахарные голоса.

– Входите, входите, девочки. Скорее!

Грит уже ступила на порог.

– Не надо, – тихонько шепнула Йоханна. Но она тоже не знала, куда им еще податься, и все-таки шагнула за сестрой в теплый магазин.

Они будто попали прямиком в рай. Пахло здесь восхитительно, воздух словно состоял из теплого молока с сахаром и щепоткой корицы – таким поила их мама, когда они не могли заснуть. В желудках у них было пусто, а в головах роились только мысли о еде. И девочки, как во сне, следовали за розовыми дамочками.

А те обступили сестер со всех сторон, взяли Грит за руку и усадили на мягкий табурет в центре магазина. Принесли блюда с печеньем, чашки дымящегося какао и фотокамеры.

– Ам! Ну же, ам! – увещевали они.

Они поднесли печенюшку к лицу Грит. Девочка хотела было ее взять, но розовая дама отвела руку.

– Нет-нет, сначала отставь-ка эту свою губку. Для фотографии.

– Губку? – переспросила Грит.

– Эту свою жалостливую губку. Ты так мило дуешься! Давай же!

– Будто ты хочешь эту печенюшку больше всего на свете.

– Да,