– И как долго мы уже болеем?

– Не знаю. Потеряла счет времени. Несколько дней.

– И ты все это время ухаживала за нами? Совсем одна?

– Мэтт помогал, – сказала я. Вообще-то, мне хотелось рухнуть с ней рядом и расплакаться, чтобы она обнимала меня и утешала. Разумеется, ничего из этого я не могла себе позволить. – Печка доставила больше всего хлопот, но сейчас все позади. Может, завтра переедем обратно на веранду.

– Когда ты в последний раз ела?

– Да мне не хотелось. Все нормально.

– Тебе нужно есть. Нельзя допустить, чтобы ты заболела. Возьми-ка банку с овощной смесью и съешь целиком.

– Мам.

– Это приказ.

И я съела. А доев овощи, поняла, что просто умираю с голоду. Сходила в кладовку, взяла банку морковки и съела ее тоже. Скорее всего, я уже пару дней ничего не ела, так что у меня было такое право.

Потом до меня дошло, что маме уже настолько лучше, что она тоже могла бы и поесть. Разогрела банку супа и дала ей немного. Проснулся Мэтт и тоже съел чуть-чуть.

– Я беспокоюсь о Джонни, – сказала мама, покончив с супом. – Может, тебе сходить за Питером, пусть посмотрит его?

– Я уже была в больнице. Поехала в первый же день вашей болезни. Это грипп, и все, что в наших силах, – это переждать.

– Все равно мне было бы легче, если б на него глянул Питер. Я знаю, ты делала все, что могла, но Питер все-таки врач.

– Сегодня уже слишком поздно куда-то ехать. Давай посмотрим, как Джонни будет завтра, хорошо? А сейчас ложись спать.

Слава Богу, мама так и поступила. Со всем, что тут творилось, я даже ни разу не задумалась, как скажу ей о смерти Питера.

16 января

Утром меня разбудил Джонни. Я спала в дверном проходе – голова на веранде, ноги на кухне.

– Хочу есть, – сказал он.

Определенно Джонни, хоть и слабенький.

– Сделаю тебе супа, – сказала я.

Встала, сходила в кладовку, взяла банку супа и разогрела на печке.

У него получилось сесть и съесть суп почти целиком. Пока он ел, проснулись мама и Мэтт. Я разогрела супа и для них, и вскоре все они сидели, ели и даже разговаривали.

– Может, пора переехать на веранду? – спросила мама.

– Попозже, – ответила я. – Сначала поменяю вам белье.

Я пошла наверх и взяла чистые простыни. Хотелось бы, конечно, хотя бы перевернуть матрасы, но сил на это у меня не было, так что я велела себе не париться.

Перестелив белье, я помогла всем подняться. Сначала Мэтту, потом маме, последнему Джонни. Доходя до постели, каждый валился без сил. Переход из кухни на веранду отнял у них бо́льшую часть энергии.

Потом они поспали, а проснувшись, на мой взгляд, выглядели уже совершенно по-другому. Я подогрела овощей, все поели.

Я всех обтерла водой. Потом собрала грязные простыни и наволочки и провела день за стиркой. Раз уж дом пока теплый, белье развесила на кухне и в гостиной. Когда оно чуть подсохло, выключила отопление. Возможно, зря я так долго с этим тянула, но стирать в теплой кухне – настоящая роскошь.

Мама не спрашивала про Питера.

17 января

Все брюзжали и требовали чего-то. Принеси то. Подай это. Мне жарко. Мне холодно. Слишком ярко. Слишком темно. Зачем ты это сделала? Почему ты этого не сделала?

Клянусь, я их просто ненавижу.

19 января

Всем заметно лучше. Больше всего меня беспокоит Мэтт. Он болел не так сильно, как мама или Джон, но все еще ужасно слаб.

Тревожит мысль, что он мог перенапрячь сердце, когда помогал мне вытаскивать маму и Джонни.

Мама и Джонни оба сегодня прошли по несколько шагов.

21 января

Кормлю всех трижды в день. Быть может, это самоубийство, но так приятно видеть, как они едят.

Мама говорит, завтра у нее уже хватит сил на готовку.

Джон попросил свои бейсбольные карточки и не спал всю вторую половину дня, разбирал их. Мэтт попросил принести какой-нибудь детектив и весь день читал.

А вечером сказал, что я могу не беспокоиться насчет печки. Он последит за ней ночью. А я, мол, должна хорошенько выспаться.

Собираюсь принять это предложение.

23 января

Видимо, я проспала двое суток кряду. Меня шатает, и я страшно голодна.

Мама делает мне чай. Мэтт и Джон играют в шахматы.

Даже Хортон спит на моем матрасе.

Думаю, с нами все будет хорошо.

26 января

Сегодня я забралась на крышу и счистила снег. Дело значилось у меня в списке с той самой кошмарной ночи, но я хотела дождаться, пока кто-нибудь окрепнет достаточно, чтобы меня подстраховать, – мало ли что.

Джон поправляется быстрее, чем мама и Мэтт. И сегодня после обеда я решила, что можно рискнуть. Работа оказалась тяжелая, и мне даже не представить, насколько она была тяжелее тогда, после метели, когда снега выпало гораздо больше.

Вообще, сейчас я делаю абсолютно всю работу за всех: убираю снег, стираю и так далее. Но с завтрашнего дня Джон моет посуду. Так-то он рвется в бой, но мы все согласились, что лучше не торопиться и дать организму время полностью восстановить силы. Маме не очень импонировала идея, что Джон проведет на улице все время, пока я чищу крышу, но работала я быстро, а ему это, кажется, не пошло во вред.

Во мне накопилась усталость, но я думаю, это пройдет. Важно, что я так и не заболела, и мы все считаем, что раз я не заболела до сих пор, то со мной этого уже и не случится. Со мной, Линдой и Мэгги. Надеюсь, их семьям повезло так же, как моей.

27 января

Я стирала на кухне, когда вошла мама.

– Тебе не стоит сюда ходить, – сказала я. – Возвращайся на веранду.

– Через минуту. Мне просто нужно с тобой поговорить.

Были времена, когда такое предисловие означало, что я влипла. А теперь оно значит просто, что она хочет перекинуться со мной парой слов наедине. Я улыбнулась ей и продолжила оттирать белье.

– Хочу, чтобы ты знала, как я горжусь тобой. Нет слов, чтобы выразить мою благодарность. Без тебя мы бы умерли – нам всем это ясно. Мы обязаны тебе своими жизнями.

– Вы бы сделали для меня то же самое, – сказала я, таращась на грязные трусы.

Знала, что, подняв глаза на маму, расплачусь, а я не хочу этого делать, боюсь, что если начну плакать, то уже никогда не остановлюсь.

– Ты необыкновенная девушка. Нет, ты необыкновенная женщина, Миранда. Спасибо.