Шрифт:
Закладка:
Сегодняшняя, измученная я смотрела на Белку и не могла пошевелиться. И лишь стук входной двери где-то в глубине дома и глухие приближающиеся шаги заставили меня опомниться и завопить:
– Белка, беги!
Она не пошевелилась.
– Беги, Белка!!! Он в доме! Он вернулся! Прячься!
Она не отреагировала. Лишь взгляд стал более дымчатым.
– Беги… – уже не кричала, а шептала я.
Зверь тихо подошёл к Белке сзади, положил руку на талию. Она гибко выгнулась, обернулась и прильнула к нему. Их поцелуй был долгим, бесконечным.
Мирон оторвал губы от жадного Белкиного рта и, не глядя на меня, произнёс:
– Дам тебе поговорить с ней. Но недолго. Мне нужна твоя помощь.
Она кивнула, и Мирон исчез в темноте коридора.
Белка вошла и присела на бортик ванны рядом со мной. Знакомый запах зелёного яблока с корицей – такой родной Белкин запах, её маленькие ладошки, непослушные волосы, прозрачные раковины фарфоровых ушей… Мне на секунду показалось, что ничего и не произошло и мы, как обычно, сидим в нашей квартире в Рыбацком.
– Ты не должна была касаться ЕГО! – Белкин голос был чуть хрипловат. – Ты сама виновата во всём!
Я смотрела на неё и не понимала, что происходит с нами. Это ли эффект той дряни, которую Мирон вколол мне? У меня начались галлюцинации?
Я встряхнула головой. Нет, я не в бреду. Вот рядом со мной сидит моя Белка. Она нашла меня. Сейчас возьмёт за руку, и мы убежим из этого страшного логова. Почему она медлит?
– Манька, ты приблизилась к нему слишком близко, понимаешь?
Я не понимала.
– Я запрещала тебе писать ему. Ты обещала. Но как ты посмела встретиться с ним? КАК ТЫ ПОСМЕЛА?
Я набрала в грудь воздуха. Слова мне давались с трудом.
– Белка, он садист! Убийца! Он убьёт нас!
– Тебя. Не меня. Прости.
– Что ты такое говоришь? ЧТО ТЫ ГОВОРИШЬ?
– Я сама не ожидала, что так обернётся. Но давно знала: ты вышла из-под контроля. – Она помолчала и, потерев виски, продолжила: – Попова из интерната позвонила, сказала, что некая Келдыш интересовалась моим сыном. Вот это был сюрприз, Манька. Ну да бог с этим. Как только ты не вернулась из Москвы, я просто нутром почуяла, что ты с Мироном. С МОИМ Мироном. Он МОЙ. Я вот разуметь не могу, неужели ты так и не поняла, что залезла на мою территорию?
– Белка, ты ничего мне не говорила! Ты понимаешь, что он преступник? Всё, что мы о нём сочинили, оказалось правдой! Он маньяк!
– Не сочинили, а сочинила. Если помнишь, изначально это была моя идея.
– Господи, Белочка! Опомнись! – Я снова перешла на шёпот, потому что сил едва хватало шевелить губами.
– Ты стала невозможной, Манька. Я многое тебе прощала, но…
– Это ты сказала ему про пустые чашки?
Она молчала.
– Что теперь будет, Парашютистка?
– Ничего. Лишь эффектная концовка.
– Ты позволишь ему убить меня???
– У меня нет выбора, Мань. Он так хочет.
– Но он больной человек! А ты не думаешь, что он и тебя убьёт?
– Нет. – Белка резко встала. – Потому что он любит меня. Прости. Значит, так надо было. Я сделаю всё, как он хочет.
Она наклонилась и, зависнув надо мной, поцеловала меня в губы.
Шкаф-дверь закрылся, звук поворота ключа слился с гулом в моей голове.
«В этот роман уже не ввести Белку», – вспомнила я собственные мысли.
Получается, что ввести…
Стены покачивались и плыли: наверное, дурь начала действовать – странно, что только сейчас. Я добрела до кровати и без сил повалилась на неё. Голова кружилась, но сонливости не было. Хотя в моём положении лучше было бы заснуть и проснуться, когда всё закончится.
Только обязательно проснуться!.. И только бы всё закончилось!
Но снова лязг замка – ненавистный звук, как птенец, пробился сквозь скорлупу тугой тишины. В комнату вошёл Мирон, держа перед собой два огромных белоснежных крыла.
– Посмотри, какое чудо! Ангельские крылышки!
Он положил их на кровать. Крылья, и правда, были великолепны: сделанные из настоящих перьев, гусиных или лебединых, они напоминали облака. К каждому из них были прикреплены несколько кожаных ремешков и широкая пряжка-застёжка. Мирон наверняка отдал за эту забаву немалые деньги.
Я повернула голову и увидела Белку, стоящую рядом с кроватью. Чёрные джинсы, чёрная футболка, коротко стриженые чёрные волосы… Зелёные глаза… Она должна была напоминать Мирону мать – во всяком случае, так он мне её описал, когда рассказывал про ту женщину на вокзале.
– Ты всё сделала? – не отрывая взгляда от крыльев и поглаживая их ладонью, спросил Зверь.
– Да.
– Мне нужна ещё одна твоя услуга. Возьми скотч или верёвку, они лежат в гостиной, сходи на берег, огороди там всё, чтобы зевак не было. Напиши табличку, что ли… Камеру возьми, установи на штатив. И жди нас.
Белка молча вышла и через полминуты появилась в дверном проёме со штативом и какой-то доисторической громоздкой кинокамерой.
– Мирон… – В её голосе звучала непривычная мне нежность. – Жду тебя на нашем месте. Всё сделаю. Ты… недолго тут с ней, ладно? И не забудь про газ, я поставила разогревать банку в кастрюле.
– Дверь в кухню плотно закрой, воняет.
Она кивнула и исчезла. В комнату, действительно, вполз запах скипидара и какой-то медицинской дряни.
– Что ты собираешься делать? – Мой голос звучал безучастно-равнодушно, будто я забыла, что «делать» относилось и ко мне.
– Краска нужная засохла. Я попросил Беллу поставить на водяную баню, чтобы размягчить.
Краска… По крайней мере, не зелье и не очередная наркота!
– Зачем?
– Ну как зачем? Ты же лебедью хотела быть, разве нет? Белое платье, белые крылья. Но морда-то у них в центре чёрная. И клюв красный.
Он вынул из кармана помаду, снял колпачок. Яркий вульгарно-алый цвет. Самый мой нелюбимый, тревожный.
– Чёрным мы подправим твоё ангельское личико. Чуть-чуть.
Я не решилась спросить, не собирается ли он расплющить кувалдой мои ступни, чтобы они стали похожи на перепончатые лапы, и удлинить мне шею каким-нибудь изуверским способом.
– Когда вы с Белкой…
– Сошлись? Ну, смелее, называй всё своими именами. Не помню. Месяца два назад. Она сделала первый шаг, написала. Умница. Влюбилась. Ездила ко мне каждые выходные. Я не прогонял. У меня свои на неё виды. Ты отодвинула мои планы. Но ненадолго.
Я опустила голову. Так вот куда Белка гонялась еженедельно!
