— Вставишь, мудило.

— Дового.

— Скажи спасибо, что в этот раз только челюстью отделался, — отвечаю недовольно и бросаю очередной взгляд на смартфон Дымницкого.

— Шпашибо, — продолжает нервировать меня олень по имени Антон. — И штоб ты жнал. Шашка джелает это ради всех нас. Тщипа штоб довеие веунуть.

— Просто заткнись, Череп, — прошу, глядя на дорожные указатели, мимо которых проезжаем. — Куда он свернул? Это че, блять, за маршрут?

— Ну, вроде как направляется в свой элитный поселок, — чешет щетину Кирилл. — Я вот думаю, может, реально не он? Потусил с этой Якушевой в клубе, подвез, куда попросила, а там уже с ней что-то случилось. Поздно было. Глубокая ночь. Москва. Мало тут, что ли, не дружащих с головой? — пожимает плечом.

— Довез ли, куда просила, — с сомнением произносит Данила.

— А при общении с ментами он не отрицал, что знаком с Мариной этой? — дергаю молнию на куртке вниз. Вспотел как мышь.

— В том-то и дело, что не отрицал.

— Поворот не пропусти, — озвучиваю на всякий пожарный. — Если не Артюхов, то кто?

— Да кто угодно. Динамит и Кабан общались со студентами и вахтершей. Даже доступный архив записей с камеры отсмотрели.

— И что там?

— Ни той ночью, ни последующим утром Марина у входа в общежитие не появлялась.

— Ну хобот этот показал мусорам, где ее высадил? — уточняю, нахмурившись.

— Илюх, я ж говорю, ментам он сказал следующее: что с девчонкой они познакомились в клубе. После чего выпили, покатались по ночной столице, потрахались в салоне его тачки и разбежались. Конкретное место даже назвал. Типа высадил неподалеку от общаги, на остановке. Якобы свидетели есть.

— Кто тебе донес эту инфу?

— Следак, к которому мы наведывались.

— Они обшманали его дом и машину?

— Обшманали с ордером. Папаша был страшно зол.

— А итог?

— Ничего не нашли.

Ну ясно.

Анализирую вышесказанное.

«С девчонкой они познакомились в клубе. После чего выпили, покатались по ночной столице, потрахались в салоне его тачки и разбежались»

Потрахались в салоне его тачки.

Зашибись…

Стараюсь не зацикливаться на этом, но когда мигающая точка, обозначающая Сашку, внезапно перестает двигаться, свирепею все больше.

С какой целью тормознули у леса, а?

— Остановились, Паровоз, — докладывает Кирилл, встрепенувшись.

— Вижу, — цежу сквозь стиснутые зубы. — Клянусь, на лоскуты его порву! А ее закопаю!

— Так для дела жи…

— Черепанов, не пойму, ты мое терпение испытываешь? — резко хватаю его за грудки.

— Парни, стопэ, не время вообще, — уже по традиции вмешивается Клим.

— Топи давай, какого ляда мы опять отстали! — ору и на него, отпуская шмотки Черепанова. Нервы-то сдают.

— Тут километров пять-десять… Щас догоним.

— Сука, долбодятлы недалекие! Не могли там, в сортире, встать на мою сторону и объяснить ей, что так рисковать собой нельзя?

— Илюх…

— Стояли там молча какого хера?

— За Свешку тоже так тряшьшя бы? — язвительно спрашивает Антон.

— А ты как думаешь, придурок?

— Думаю нет.

— Неправильно думаешь.

Пока мы с ним препираемся, Клим сокращает гребаное расстояние, и на фразе «вон его порш» мне на Черепанова уже глубоко фиолетово.

— Перед ним стань! — бью ладонью по спинке водительского сиденья.

Данила съезжает на обочину, экстренно тормозит, и я, нащупав в кармане ствол, вылезаю из тачки.

Темно. Ебеня. Посадки.

В морду светят фары порше и первое, что замечаю, — открытая пассажирская дверь.

Она там сидела.

Она там сидела!

Подхожу ближе.

На полу валяется ее телефон. Экран горит. То ли в борьбе уронила, то ли звонить пыталась…

Когда вижу капли крови на белоснежном кожаном сиденье, мороз по коже продирает, и душа уходит в пятки.

Убью блять, пиздец ему! Убью!

Бросаюсь в сторону леса. Слышу, что парни тоже хлопают дверьми, спеша на подмогу.

Моргаю. Вытираю глаза ладонью.

Назойливый дождь херачит сплошной стеной, и это неимоверно раздражает.

Ныряю в чащобу, пробираюсь через кусты. Вот где по-настоящему темно и стремно становится. Благо, огромная луна, тусящая на небе, что-то частично подсвечивает.

Ни черта не ориентируясь, замедляю шаг и пытаюсь распознать хоть какие-то посторонние звуки. Но ничего, и это… пугает.

Вдруг наступаю на что-то мягкое. Наклоняюсь, щупаю рукой. Понимаю, что это куртка моей Рыжей и тут же срываюсь с места.

Глупая. Что же ты наделала? Зачем влезла во все это? Зачем?

«Сашка делает это ради всех нас. Чтобы доверие вернуть» — всплывают в мозгу слова, сказанные Черепановым.

Ну не отмороженная? Что еще за бред?

Сердце по ощущениям застревает пульсирующим комком в глотке.

Глохну на нервной почве. Полная дезориентация. Оттого и психую, совершенно не понимая, куда мне двигаться. Налево? Направо? Прямо? Как узнать траекторию? Как далеко они ушли?

Сквозь фоновый шум внезапно слышу это. Довольно близко раздается выстрел. А затем и второй.

Нога так и замирает в воздухе, не сделав очередной шаг.

Сглатываю.

По спине неприятной волной прокатывается мерзкая дрожь.

Трясет всего и колошматит.

Впервые за двадцать два года чувствую, что это такое, когда чужая жизнь по-настоящему дороже своей шкуры. Когда от жалящего беспокойства в клочья разрывается грудина. Когда начинаешь про себя молиться как религиозный фанатик, хоть и не знаешь ни одной, сука, молитвы…

Мне плевать на все. На все, что было.

Лишь бы только моя девчонка осталась цела и невредима.

Никогда себе не прощу, если с ней случится что-то плохое. Никогда…

— Сааааня! — рычу от тупой безысходности и стискиваю челюсти.

* * *

Бегу.

— Сааааня!

Кроссовки пару раз скользят по мокрой траве. Теряю равновесие, едва не падаю.

— Блять!

Морду царапают какие-то ветки, листья.

По небу прокатывается лихой раскат грома, и когда в меня резко кто-то врезается, мозг не сразу соображает, что это моя Сашка. Мокрая до нитки, перепуганная, запыхавшаяся.

— Саня!

Сука, гора с плеч падает, когда ладони ложатся на ее лицо.

Живая. Живая…

— Это он! Это он! — кричит, цепляясь за ворот моей куртки.

— Я понял, понял. Ты цела? Все нормально? — ни хрена ведь не видно и непонятно.

— Это он, Илья! — повторяет снова и снова, будто совсем меня не слышит.

— Кровь откуда в машине? Откуда кровь, Сань? — спрашиваю дважды. Мне сейчас гораздо важнее знать, что она не ранена.

— Ммм… Моя… — отвечает не сразу, а я тем временем замечаю пистолет, зажатый в ее левой руке. Значит, она стреляла. Моя умница.

— Что с тобой? Где болит? — пытаюсь разжать ледяные пальцы и забрать пушку.

— Нога… — все, что выдает мне.

Приседаю.

— Илюх, Сань. Ты в порядке, малая? Где он? — рядом с нами стоят нагнавшие меня Клим, Дымницкий и Черепанов.

— Он там, — девчонка неопределенно машет рукой назад.

— Какого… блять! Тут все в крови!

— Там… не