— Денег совсем нет, а слава… Её все уважают как художника. Пейзажи у неё отвальные! Оч…очень прекрасные. Чем-то похожи на поленовские и саврасовские. Ещё левитановские. С грустью они. С русской душой.

— Русская душа чем-то отличается от других душ? Чем, если не секрет, хотелось бы знать? Часто слышу об этой загадочной русской душе, а не знаю.

— Как бы вам сказать, — Юля поставила на стол чашку, посмотрела ещё раз на Ангару, как бы ожидая от неё подсказки, и неожиданно для самой, ответила: — Разная она. Всегда разная. То запоёт, то заплачет тут же.

— Странная душа, — улыбнулся Сарьян. — Почему бы ей только не петь? Хотя бы с разрывом в сутки быть постоянной — сутки поёт, сутки плачет.

Юля не заметила иронии в словах, для этого он был, в её понимании, слишком серьёзен.

— Отдать может последнюю рубашку, на пулемёт пойдёт с гранатой, если будет знать, что без этого не обойтись. По этой же причине может другого послать на смерть. Русский человек может на берёзку смотреть бесконечно долго, может и срубить её, не задумываясь, на дрова. За свою веру может пойти на крест, но может и сбросить с церкви этот крест. Сегодня он боготворит царя, генсека, президента, завтра, дико ненавидя их, ведёт на виселицу, послезавтра, обливаясь слезами, бьёт себя в грудь и кается в содеянном. Разный он, русский человек. Его трудно понять не русскому. Да и сам он себя не всегда понимает!

— Это хорошо или плохо — не понимать себя?

— Наверное, плохо. — Юля задумалась. — А может быть, и хорошо — не скучно так жить.

— Понятно, — широко улыбнулся Сарьян. Встал с кресла, прошёлся по комнате, остановился у окна. Долго стоял. Видать, обдумывая что-то. Юля ждала чего-то, а чего, и сама предположить не могла.

— Юля, вы не догадываетесь, с какой целью я просил вас о встрече? — наконец услышала она.

— Не… не догадываюсь, — побледнела Юля, ожидая чего-то необыкновенного, и это необыкновенное, как думала, должно быть судьбоносным.

— Я хочу заказать вам свой портрет.

— Я же не совсем художник, то есть, не портретист… Есть настоящий художник… Тамара Елизаровна, например…

— Напрасно вы так думаете, — возразил Сарьян. — Говорю как потомок Сарьяна-художника, вы — настоящий художник! И прошу не отказать в моей просьбе. В оплате договоримся, не обижу вашу мятущуюся русскую душу! Договорились? — видя смятение Юли, добавил: — Хорошо! Думайте два дня. Посоветуйтесь с родителями и ещё там с кем, и позвоните мне вот по этим телефонам, — подал визитку. — Скажу сразу: мне бы хотелось вашего согласия. Мне это очень нужно!

— Хрен его знает, — высказалась по этому поводу Томка, к которой прибежала Юля прямо в студию. — Попробуй тут узнай, что на уме этих олигархов. Деньжищ куча — всё закупят. И опять же, были и среди них порядочные. Попробуй тут разберись!

— Вы бы согласились? — вопрос ребром.

— Я бы согласилась, да мне никто не предлагает. При моём безденежьи я бы костьми легла, да намалевала бы им нужное. Ну, чтобы красивый да мудрый был. Чтобы не стыдно было потомкам показывать своего родственничка. В глазах чтоб огонь, мудрость, уши чтоб не лопоухие, нос не картошкой, а орлиный… Соглашайся и ты. Заплатит-то, говорит, хорошо? Смотри, в эту сумму он может записать и такую твою услугу, как например…

— Никаких например. Это исключено! — резко возразила Юля. — Только сеансы!

— И я о том же. Но они же, сволочи, знают податливость нашей бабьей души и нагло пользуются этим.

— Я этого не заметила за ним. Очень корректно, сдержанно, даже скуп в словах.

— Лучше бы он матерился и топал ножками! — покивала Томка и заключила: — Думай сама, Бог тебе в помощь! Советов не напасёшься, их будет тысяча, а нужного не окажется. Голову в руки — и думай!

— Как он сам-то выглядит? — спросила мама, узнав о лестном предложении толстосума. — Молодой? Симпатичный или так себе?

— Сосед сказал, что ему пятьдесят девять лет.

— Ты уже у соседей расспрашивала о нём? — сжала губы в тонкую полоску Валентина Ивановна.

— Да ни у кого я не выспрашивала! — хлопнула с досады себя по ноге Юля. — Сосед по выставке сказал, а я услышала. Зачем бы мне расспрашивать?

— Пятьдесят девять лет — это совсем не много, — смирилась Валентина Ивановна. — Ещё тот может быть кобель!

— Господи! Ты опять за своё! Ему портрет нужен! Таких, как я, и без портрета он может дюжину купить по вызову и без вызова!

— Соглашайся, — разрешила Валентина Ивановна и добавила: — Рисовать его будешь у нас. В папиной комнате.

— Может, ты ещё поставишь условие рисовать его в папиной пижаме?

— Тогда, чтобы я рядом где-то была! — не отступала Валентина Ивановна.

— А Варвара с кем будет?

Этот вопрос поставил в тупик несговорчивую маму.

— Делай, что хочешь! — в сердцах выпалила она. — Только потом не распускай сопли! Я тебе потом не помощник! Думай прежде о семье, а потом обо всём остальном. Позвони Анатолию.

— Он согласится, — заверила Юля.

— Вот и плохо! — отозвалась на это Валентина Ивановна. — Иногда бы и возразить ему стоило!

Анатолий издали заметил Юлю, и сердце, как острым ножом, что-то полоснуло. «С дочерью что-то не так?» — мелькнула мысль.

Юля стояла у ворот, словно приросла к земле. Лицо неподвижное, как маска. «Точно, что-то не так!» — решил он.

Не въезжая во двор, остановил Буланку. Стоял и ждал приговора.

— Здравствуй! — подошла к нему Юля, прикоснулась губами к небритой щеке.

— У вас всё хорошо? — глухим голосом спросил Анатолий. — Как Варюша?

— Всё хорошо, — ответила Юля. — Варюша сказала «мама». Крепенько стоит в кроватке, пытается ходить. Передаёт тебе привет.

— Тогда почему ты здесь?

— Надо обсудить один вопрос. Заезжай, потом поговорим.

Выгружая мешки картошки у подвала, Анатолий гадал, что за вопрос приготовила ему супруга. Юля присела на краешек чурки у поленницы и ждала, когда Анатолий закончит свою работу. Вот он отнёс последний мешок, отряхнул с куртки пыль, идёт к ней.

— Давай здесь поговорим, — предложила она. — Садись, передохни. Устал, поди? Много ещё не выкопанной картошки?

— Половина поля.

— Хорошая уродилась?

— Мешков за сотню будет.

— В магазин сдавать будете?

— Что в магазины, что на рынок отвезём. Продадим.

— Зачем я приехала, — взяла Юля за руку Анатолия. — Как скажешь, так и будет.

— Скажи сначала ты.

— Я привезла деньги. Часть денег. Немного оставила маме на всякий случай. Двадцать тысяч оставила, а восемьдесят привезла вам. Ты не против?

— Почему я должен быть против? Твои деньги, ты ими и распоряжайся, как считаешь нужным.

— Ну, вот так я