если я никогда не должна с тобой увидеться. Боже мой! Как объяснить тебе причины, толкнувшие меня на этот поступок? Я только теперь понимаю его важность. Попробую. Но умоляю тебя, милая мама, будь терпелива. Нужно рассказать обо всем издалека. Почти три месяца тому назад я тебе говорила, какое мне делали подлое предложение. Увы! Я тогда смеялась над ним! Ты мне советовала рассказать все Жозефу. Случайно вышло так, что мсье Анатоль, друг мужа, был секретарем у этого князя. И князь, зная, что Анатоль знаком с нами, имел низость сказать ему: «Если вы добьетесь, что г-жа Фово меня выслушает, то ваша карьера обеспечена». Бедная мамочка, ты не поймешь меня. Все это так гадко, так запутано, что ты скажешь, будто я выдумываю.

Анатоль возмутился, но сделал вид, что согласен, и сказал Жозефу и мне: «Я хочу мстить за вас и за себя этому старому развратнику: у него есть красивая дочь, и я постараюсь соблазнить ее, а он будет думать, что я говорю г-же Фово в его пользу. И в один прекрасный день я скажу ему: «Князь, Мария ждет вас у себя». Он придет, и я объявлю ему при тебе, Жозеф, и при твоей жене, что соблазнил его дочь».

С этого времени Жозеф стал грустным, озабоченным и обращался со мною не по-прежнему; бывал часто груб, а иногда жесток. Я тебе, мамочка, говорила, как меня огорчает и удивляет такая перемена, а ты мне отвечала: «Потерпи, дитя мое. В семейной жизни бывают дурные и хорошие дни; у тебя были хорошие, теперь пришла очередь дурных. Хорошие вернутся; потерпи». Я терпела, потому что все-таки любила Жозефа. Характер его становился все мрачней и раздражи-тельней. Он мне устраивал сцены по поводам, не стоящим выеденного яйца. Я старалась его успокоить, развеселить, разогнать его мрачные мысли. Мне это почти никогда не удавалось, и я втихомолку горько плакала. Ты ничего не знала, потому что я не хотела огорчать тебя своими печалями. Но в воскресенье ты сама догадалась, и я ответила тебе, что терплю муку в надежде на хорошие дни. Но я сказала неправду. Я не могла больше терпеть и объяснилась с Жозефом. Тут я узнала, что он ревновал меня, не зная, однако, к кому и за что, и сказал, что если князь предлагает мне деньги — значит, в квартале обо мне ходили дурные слухи. Я тогда же передала тебе это, но не призналась, что в тот раз мой бедный Жозеф побил меня. Я не сердилась на него, потому что он был, как сумасшедший. Ты мне сказала: «Потерпи еще: ревность — как солома: скоро загорается и скоро гаснет. Будь ласкова, не ропщи, веди себя честно, как всегда, и твой Жозеф рано или поздно увидит, что подозревал тебя напрасно, и тогда опять вернется к тебе». Я послушалась твоего совета. Но, к несчастью, Жозеф начал пить. Я скрывала от тебя, милая мама, но проводила ужасные дни. Это было еще ничего, когда я оставалась одна с Жозефом; но серд це мое разрывалось на части, если он оскорблял меня при дочери, и она видела отца полупьяным. Я плакала и все думала: «Если б не этот подлый князь, мы с мужем были бы счастливы», — потому что при каждой сцене Жозеф повторял: «Верно, о тебе ходили дурные слухи, если князь предложил деньги. Если ты меня больше не любишь, — значит, у тебя есть любовник».

Я никого в своей жизни не ненавидела, но, слыша от Жозефа постоянно одни и те же упреки, страдая от его дурного обращения, я мало-помалу почувствовала ненависть к этому проклятому князю, виновнику моих несчастий. Эта ненависть и наделала всю беду.

Анатоль по временам заходил к нам. Никогда он за мной не ухаживал, не говорил ничего, что было бы даже похоже на любовь. Я же чувствовала к нему скорей отвращение, хотя он всегда принимал мою сторону против бедного Жозефа. Он бранил его, старался образумить и все обещал, что скоро мы будем отомщены. Тогда я вместо того, чтобы, как прежде, жалеть дочь князя, стала говорить Анатолю: «Постарайтесь, чтобы красавица-герцогиня вас страстно полюбила, а потом скажите ей, что смеялись над ее любовью. Она умрет от горя. Тем лучше: пусть ее негодный отец помучится на старости лет». Видишь, мама, какой несправедливой и злой сделало меня несчастье. Наконец третьего дня муж устроил мне такую ужасную сцену при дочери, что я сказала ему: «Жозеф, у меня нет больше сил выносить подобную жизнь, я умру от горя, а я нужна моему ребенку и поэтому ухожу от тебя к своим родителям».

Тогда я пришла к вам и все рассказала. Вы не сочли меня за лгунью, так как отец ответил: «Мария, я не хочу, чтобы ты продолжала страдать. Пойдем к твоему мужу, и я объявлю ему, что если он не изменится, то мы берем тебя к себе». Мы вернулись с папой в магазин, и он прошел в комнату, которую Жозеф нанял для себя, на пятом этаже, чтобы свободнее напиваться. Жозеф лежал на кровати, и около него стояла почти пустая бутылка водки. Бедняга был мертвецки пьян; отец не мог добиться от него ни слова и тогда сказал мне:

— Дитя мое, я достаточно видел; собирай свои вещи; завтра ты с дочерью переедешь жить к нам.

Как только отец ушел, я вернулась к Жозефу и бросилась на колени перед его постелью. Он ничего не слышал, ничего не чувствовал. Я плакала над ним, как над мертвым, с которым прощаются в последний раз. У меня сердце разрывалось при виде моего бедного Жозефа, когда-то такого доброго, красивого, аккуратного: он лежал теперь бессмысленный, со всклокоченными волосами. Но если бы он захотел, я и теперь любила бы его. Я прощалась с ним навсегда, а в то же время мне казалось невозможным бросить отца моей дочери одного в несчастье. Я прощала ему все несправедливости, безумную ревность, потому что он страдал не меньше моего, а хотел жить счастливо и спокойно. Я вспомнила его нежность ко мне, вспомнила наше маленькое хозяйство, веселую жизнь, которой завидовали все соседи, и подумала: «Если б не этот подлый князь, то мы были бы счастливы по-прежнему». И вдруг в эту минуту, — о, мама, клянусь тебе отцом и тобой, клянусь жизнью моей девочки, — в эту минуту вошел Анатоль. Прислуга сказала ему, что я наверху. Когда я увидала его, то пришла в какое-то исступление и закричала,