польские власти[136] также должны были утвердить назначение ребе. Обычно это была бюрократическая формальность, но поскольку местные евреи не могли прийти к общему мнению, а бейс-дин решил, что реб Ареле страдает душевной болезнью, поляки решили, что его должны обследовать их доктора. Те подтвердили решение бейс-дина, и Ареле отстранили от должности[137].

Реб Мейлех стал кожницким ребе. И мой отец входил в ближний круг его хасидов.

Перед Первой мировой войной самый младший из братьев, реб Йисроэл Элиэзер, собрал группу, называвшуюся «Хеврас аводас Йисроэл»[138], чтобы купить землю в Эрец-Йисроэл[139]. В 1924 году он переселился туда вместе с некоторыми членами этой общины. Они основали коллективную ферму под названием «Кфар хасидим». Это было примерно в то время, когда моя мать умерла в родах. Мой отец Михоэл купил участок земли в Эрец-Йисроэл вместе с этой группой «Хеврас аводас Йисроэл» перед Первой мировой войной. Когда в 1930‐е годы началась экономическая депрессия, он прекратил выплаты. Когда разразилась Вторая мировая война, все пропало.

Приложение 4

Без преувеличения можно утверждать, что евреи и поляки в довоенном Кожнице фактически представляли собой две разные цивилизации[140]. Они пересекались только там, где вынуждены были вступать в экономическое взаимодействие. С запада Польша граничила с нацистской Германией с ее расово обоснованной непримиримой ненавистью к евреям, а с востока – со сталинистской Россией, где любое религиозное движение государство считало преступным. Из-за этого культурная и религиозная жизнь примерно трех миллионов проживавших в СССР евреев[141] была разрушена.

Евреи в Кожнице делились на политические партии по идеологии, также существовали разные группы среди сионистов и религиозных людей. Среди них были фолькиссен (евреи-ассимилянты), коммунисты (запрещенная в Польше партия) и бундовцы (еврейские социал-демократы). Эти группы были нерелигиозными. Они противостояли сионизму и взирали на хасидизм сверху вниз как на реликт менталитета гетто, сохранившийся с тех времен, когда евреи Европы еще не получили гражданских прав. В их глазах простые иудеи блуждали в потемках, руководимые суеверным, мистическим обожанием, которое они испытывали к своим ребе, раздававшим квители (амулеты) для исцеления больных и отворения лона бесплодных женщин.

Существовало множество разных групп хасидов: кожницкие хасиды, герерские хасиды, мезричские хасиды и еще много других. У нас также было некоторое количество миснагдим, расходившихся с хасидами по религиозным вопросам. Все эти группы верующих противостояли сионизму.

Наконец, были генеральные сионисты, последователи Теодора Герцля, сионисты-ревизионисты, единомышленники Зеева Жаботинского, и мизрахи – религиозные сионисты. Их организации (и в особенности молодежные группы) объединяли людей разных политических и религиозных убеждений.

Мы спорили друг с другом и в то же время жили вместе как община.

В школе и в молодежных организациях я знал мальчиков из других групп, а также слышал о них от отца. Тот был хорошо информирован, поскольку читал газету на идише и был членом геминдера. Мой отец умел общаться с разными людьми, но официально он не был сионистом и не принадлежал к какой‐либо политической организации. Он был кожницким хасидом, а те не любили сионистское движение. Но как частный человек он сочувствовал сионистам, как и многие другие. Он регулярно жертвовал деньги в «Керен каемет», еврейский национальный фонд[142], и очень интересовался переселением в Эрец-Йисроэл.

Когда я учился в школе и ходил в хедер, мои братья, Айзек и Мейлех, и моя сестра Хана вступили в «Бетар»[143]– молодежную секцию движения сионистов-ревизионистов, основанного Жаботинским. Он полагал, что евреи для создания независимого государства в Эрец-Йисроэл не могут полагаться только на дипломатию. Потребуется применение вооруженной силы, и мы готовились к этому. В «Бетаре» учили военному делу: собирать винтовку, стрелять, как солдаты[144]. В Польше того времени это не запрещалось.

Мой брат Айзек был в «Бетаре» махером. Он даже, готовясь к жизни в Эрец-Йисроэл, ездил на сионистскую коллективную ферму в другом городе, чтобы научиться крестьянскому труду.

Я вступил в «Ноар а-Циони», молодежную секцию организации генеральных сионистов, созданной Теодором Герцлем. Они считали, что дипломатия – единственный путь проникновения в Израиль и не стоит пытаться применять силу.

Приложение 5

Сержант армии США Роберт Перзингер

Австрия, 1945 г.

Боб Перзингер был сержантом американской армии и командиром экипажа танка «The Lucky Lady» – одной из двух боевых машин, участвовавших в освобождении Эбензее.

Перзингер служил в 3‐й моторизованной кавалерийской группе в составе 3‐й армии Паттона и участвовал во многих сражениях, включая Битву за Выступ[145]. Приведенное ниже свидетельство содержалось в произнесенной им 6 мая 2005 года речи – ветеран выступил на месте концентрационного лагеря Эбензее на церемонии, посвященной 50‐летию его освобождения[146].

«Наш танковый взвод прибыл в [город] Эбензее в воскресенье, 6 мая 1945 года. Мы слышали, что там находится концлагерь. <…> Командир взвода лейтенант Гарбовит приказал мне и экипажу моего танка, а также сержанту Дику Поманте с его танковым экипажем приблизиться к воротам. Выехав на гравийную дорогу, которая вела в лагерь, мы увидели толпы людей, стоявших по щиколотку в грязи за оградой из колючей проволоки. Они выглядели как призраки – в отвратительных полосатых робах, некоторые полуодетые, предельно исхудавшие и болезненно истощенные – кожа да кости, – очевидно, из-за недоедания. Мы остановились и осмотрелись, чтобы понять, что делать с толпой, окружившей наши машины.

Оба танковых экипажа не решались вступить в контакт с этими несчастными, изможденными страдальцами. Никогда раньше мы не видели людей, доведенных до такого ужасного состояния. Мы стали бросать им пайки и энергетические батончики, пока наши запасы не иссякли. Во всей этой неразберихе я зажег сигарету и услышал, как кто‐то сказал: «Давненько я не курил Lucky Strike». Я попросил этого человека забраться на танк и дал ему сигарету. Он говорил по-английски – я доложил об этом по радиосвязи лейтенанту, и тот приказал нам оставить его при себе, чтобы расспросить обо всех деталях.

Этот узник предложил нам осмотреть территорию лагеря. Поначалу мы отказались, поскольку считали, что увидели уже достаточно, и не хотели вылезать из танка, чтобы бродить по грязи вокруг лежавших повсюду мертвецов. Кроме того, запах, исходивший от трупов, был почти невыносимым. Но он убедил нас в том, что нам следует увидеть больше, чем можно разглядеть из танка. Нас провели в зону бараков, на кухню, где было пусто, и в крематорий, где тела были навалены штабелями, как поленья, одно на