естественных законов, стоит предполагать Божественную волю (переход неорганической жизни в биологическую, животной жизни в жизнь существ, наделенных разумом и душой…). Теория эволюции не отбрасывается, но перестает быть определяющей: она не универсальна и не объясняет собою всего. «Человек не может быть простым продуктом эволюции жизненных форм – он вторгается в эту эволюцию носителем высшего, судящего о ней начала. […] Вот это участие человека в процессе одухотворения есть его призвание, и в этом смысле он может быть назван высшим звеном (или одним из высших) какой-то жизненной эволюции». Религия принимает все научные открытия, но делает из них собственные заключения, отбрасывая лишь псевдонауку антирелигиозных учебников: «Настоящее познание мира дается человеку только через познание им самого себя, своей двойственной природы, своей связи с реальностью сверхприродной». «„Верую, чтобы познать“, – говорили христианские средневековые мыслители»[23].

Для тех, кто помнит первый труд Юлии Данзас «Запросы мысли» (1906), сходства и различия между ним и этой работой вполне очевидны. Автор опирается все на те же научные источники (история христианства, история науки, упоминая в обеих книгах семь загадок вселенной Эмиля Дюбуа-Реймона). Но если первая книга была трактатом о познании, то здесь уже излагается Богопознание, в противовес марксистскому атеизму, с отсылками к истории и науке. Можно оценить тот путь, который прошла за тридцать пять лет сама Юлия. Между этими двумя книгами она познала мистический опыт, о котором осторожно молчит, но который дал ей самой неопровержимое доказательство беспочвенности материалистических представлений о человеке. Жизнь души, которой посвящены главы со II по IV, свидетельствует о несводимости человека к одному лишь телу. На смену тоске, пессимизму, агностицизму, которыми пропитано эссе 1906 г., пришла уверенность, утверждаемая без оговорок, во всеоружии знания и логики. Стиль, хотя часто и полемический, остается академическим, демонстративным. Речь идет о религиозно- и научно-просветительской книге, сквозь которую при этом явственно просвечивает личность самой Юлии, обретшей душевный покой. Фотография, сделанная на балконе в Риме, отражает это умиротворение и отрешенность. Книга Юлии Данзас могла бы сыграть в Советском Союзе ту роль, которая позже выпала на долю книг отца Александра Меня[24]: ответить на философско-религиозные вопрошания, которые развивались после смерти Сталина. Однако на оккупированных территориях СССР она практически совсем не распространялась, что признает и кардинал Тиссеран:

«Я заказал мадмуазель Данзас и напечатал написанное ею опровержение большевицкого атеизма с точки зрения псевдонаучных возражений, но распространить нам удалось не больше, чем всего несколько сотен экземпляров, на территориях, „освобожденных“ Вермахтом»[25].

Последние дни

8 апреля 1942 г. (среда Пасхальной недели; память святой Юлии Биллиарт, 1751–1816) у Юлии на улице случился приступ (она была диабетиком со слабым сердцем); она успела показать адрес своего пансиона, дав тем понять, что не хочет попасть в больницу[26]. Кардинал Тиссеран немедленно пришел ее навестить: «Видел Данзас, у которой утром был апоплексический удар», – отмечает он в своей записной книжке 8 апреля. И еще в тот же день отправляет открытку (написанную по-итальянски) своему асессору, владыке Арата:

«Высокочтимый и дорогой Владыка,

Я посетил в 14.25 мадмуазель Данзас – паралич левой стороны, – которую нашел без сознания. Там был ее исповедник, и я дал благословение in articulo mortis[27]. Врач считает бесполезным хоть что-то предпринимать?! Мне, однако, не показалось, что она должна вот-вот умереть. Но где найти действенное лечение?

Доверим ее Господу.

Преданный Вам,

Эжен Кард. Тиссеран».

Юлия Данзас умерла дома через пять дней, 13 апреля, в присутствии ухаживавшей за ней мадам Лагомарсино. Сестра князя П. Волконского, Мария Михайловна, жившая в Риме, писала брату 22 мая 1942 г., по-русски:

«Я лишь вчера узнала, что мадмуазель Данзас скончалась месяц назад. Она сидела в сквере перед вокзалом, когда с ней случился удар. Она пробормотала свой адрес; мимо проходила ее знакомая и отвела ее домой. Она прожила еще пять страшных дней. Из ее груди вырывались жуткие хрипы. Она ничего не ела и умерла на пятый день на руках у одной доброй, пожилой русской. Врачи говорили: „Это полный паралич, она не страдает, она ничего не понимает“.

Люди, с которыми она работала, ее ценили, несомненно, за ум и работоспособность. Другие ей не очень симпатизировали, каков бы ни был их окрас и направление… „они не могли ее понять“»[28].

В письме от 27 января 1965 г. к его преосвященству Жану Родену (1900–1977) – католическому священнику, служившему прежде капелланом для военнопленных, генеральному секретарю, а затем президенту Католической службы помощи (Secours catholique) с 1946 по 1977 г. – кардинал Тиссеран так пишет о Юлии Данзас и ее смерти:

«Мадмуазель Юлия Данзас получила замечательное образование под руководством настоящего наставника. Она знала греческий и латынь так же хорошо, как французский и немецкий. Книгу, которую она по моей просьбе написала по-русски для разоблачения марксистского материализма, очень высоко оценили все, кому довелось держать ее в руках.

Удар, от которого умерла мадмуазель Данзас, случился, когда она была на привокзальной площади, если я правильно помню. Меня сразу оповестили, и я пошел навестить ее на улице Палестро. Мне кажется, что она уже никого не узнавала и не приходила в сознание. Разговоры с ней всегда были чрезвычайно интересны, рассказывала ли она о своих приключениях в начале большевизма или о своей жизни в тюрьме и т. д. Чтобы не лишиться культурного багажа, она, находясь в одиночной камере, каждую ночь в Ташкенте просыпалась и старалась в течение часа воспроизвести что-нибудь в памяти из того, что знала, например, историю герцогов Бургундии».

В «Ночных письмах»* Юлия писала:

«Я не могу позволить своей памяти заржаветь: я тренирую ее, заставляя себя восстанавливать все детали события или эпохи. […] Я беру дату или очень ограниченный отрезок времени – десятилетие или четверть века – и пытаюсь оживить в своей памяти все, что я могла знать об этой дате или этом периоде, все, что моя память могла сохранить на эту тему».

Заключение: жизнь в аду и в раю

Так завершается эта необычная, многогранная жизнь: поиск Пути, Истины и Жизни (Ин. 14: 6), предпринятый с постоянством, самоотречением и жертвенностью и всегда сопровождающийся трезвым и глубоким анализом и самоанализом.

Постоянство в духовном поиске, который Юлия начала весьма рано, потрясенная самоубийством отца, завороженная загадками существования – «тайной страдания, тайной вселенского зла, тайной происхождения жизни, тайной сущности души»