В спальне было сумрачно. Как всегда у Игоря. Но достаточно светло для того, чтобы видеть, как он сосредоточен и напряжен. Как перекатывались желваки на скулах, когда он бережно опускал ее на пол, как рассматривал Женино лицо, шею, плечи… Словно не взглядом, а руками трогал, метался, не зная, с чего начать.

Ей хватило освещения, чтобы все увидеть, ахнуть и покраснеть, когда он опустился на колени рядом с нею, невесомо прикоснулся губами к одной ноге, к другой, прошелся ладонями от лодыжек по голени, выше, выше, еще выше, заставил качнуться, коснувшись края чулок. Как-то плотоядно ухмыльнулся, стреляя снизу вверх взглядом… Внезапно приподнял подол и прикусил кожу прямо над кружевной резинкой, подул, губами коснулся этого места, двинулся дальше.

Женя не выдержала — сама скинула туфли. Еще бы немного — и могла просто брякнуться, не удержавшись на своих самых высоких шпильках. Игорь воспринял это как сигнал капитуляции. Всего пара движений — и она оказалась лежащей на лопатках на его постели. А его руки — аккуратно поддерживающими за спину и талию. Мужчина удерживал себя на локтях, не позволяя ощутить свой вес. Наверное, так ему больше нравилось…

А Женю вполне устраивало, что он снова вернулся к чулкам и платью. Ровно к тому месту, где остановился. Продолжил путь — по одному бедру гуляли его губы, по второму — ладонь, все горячее, жадное, оставалось только гадать, какого труда ему стоит сдерживаться. Она-то уже тихонько сходила с ума. Вздрагивала и выгибалась всем телом, когда поцелуи добрались до чуть выпирающей косточки, спустились чуть ниже, обдали жаром то место, где кружевное белье лишь слегка скрывало все самое интересное, подразнили, потом двинулись дальше. Понимала, что просто поцелуев мало. Хотелось чего-то более острого, более настоящего. Просить об этом не могла, очень было нужно, чтобы сам догадался. До Игоря, кажется, дошло только в районе сосков, до этого он все так же прокладывал поцелуйные дорожки, мучая и терзая нежностью. Захватил в рот всю ареолу, прямо вместе с тонкой тканью, рыкнул недовольно, прикусил уже по-настоящему, выбив из Жени первый ее хриплый стон. Встретился с нею глазами, что-то понял, платье стягивал уже без всяких прелюдий. Чиркнул молнией и сдернул вниз. Лифчик был содран с еще большей скоростью, чтобы дать волю глазам, рукам, губам. Заставить Женю изогнуться, придерживая за спину, лаская, дразня еще и касаниями между лопаток. Свою рубашку стянул через голову, несколько пуговиц отлетело в ту же сторону, что и вся одежда.

Грудь к груди, кожа к коже, так плотно, что можно было ребрами ощутить биение второго сердца. Оба стучали, как заполошные, а их обладатели застыли, так впиваясь друг в друга пальцами, что синяки должны были точно остаться. Женя забыла, что нужно дальше делать, ей и так было сейчас замечательно. Игорь, наверное, тоже — он никуда не торопился.

— Пить хочешь? — самый неуместный вопрос. Ей бы вспомнить, как правильно дышат…

— Нет.

— Отлично. Я тебя хочу. Охренеть, как хочу, Женя.

— И все?

— И люблю. Еще больше чем хочу. Разве это не заметно?

Женя спрятала усмешку на его груди. Игорь и романтика — вещи слабо совместимые. Но услышать такие приятности… Капец, как не вовремя. Ни обдумать, ни посмаковать… Это было последней связной мыслью. Вообще последней.

Потом она лишь только ощущала его движения. То, как стягивал с нее последний кусочек ткани, как плотно вжимался телом, давая понять, как любит и хочет. Как сквозь зубы что-то бормотал, избавляясь от остатков своей одежды… Как уперся лбом в ее лоб, дожидаясь чего-то. Заставляя нервничать. Пришлось выныривать из своего полузабвения, открыть глаза, смотреть вопросительно…

— Люблю, конечно. Даже не сомневайся. — Вместе с первым толчком. Выбивающим воздух, заставляющим вскрикнуть от жаркой смеси удовольствия и нетерпения: еще, нужно еще и как можно быстрее.

Не стал измываться и мучить обоих долгими, изнуряющими ласками. Когда-то любил такое. И Женя любила. Но не сегодня и не сейчас. Сейчас он давал ей ровно то, что требовалось — быстро, мощно, жадно, так, что приходилось держаться. Руками — за сильные плечи, ногами — за талию, губами — за его губы. Так и кричать — ему в рот, ни в чем себе не отказывая, с каждым разом все громче, слаще, отчаяннее… Забывая о том, что надо бы оторваться и глотнуть хоть немного воздуха… Хорошо, что Игорь помнил. Отнимал свои губы, отворачивался, чтобы тут же целовать и прикусывать скулы, подбородок, шею, забираться куда-то за ушко, с каждым разом поднимая на новые пики безумия.

Она подбиралась к краю и не хотела срываться — нравилось балансировать на грани между острым удовольствием и безмятежным кайфом, который остановил бы все. Ей нравилось, как Игорь сходит с ума, сам хрипло постанывает в ответ на ее короткие всхлипы и выкрики, что-то вышептывает, сладкое, порочное, нежное… Иногда недоверчивое, порой угрожающее… Каждое слово она вбирала, впитывала, запоминала, растворяла в себе.

Игорь прижался к ее щеке своей, чуть царапнул отросшей щетиной, потерся ласково, выдохнул почти неслышно на ухо:

— Женя, Женечка моя…

Этот хриплый полустон-полувыдох был последним, что она запомнила. Укатилась куда-то далеко, задрожала крупно, заставляя мужчину держать еще крепче, двигаться чаще, мощнее, доводя ее уже невозможной грани, когда так хорошо, что почти нестерпимо и больно… Обмякла, ощущая, как в каждую клеточку тела на место голоду и жажде приходит сладкое удовлетворение. Потянулась, как сытая кошка, жалея, что не умеет мурлыкать… Игорь догнал ее буквально в пару толчков. Смотреть на то, как его лицо напрягается перед самой высокой точкой удовольствия, как потом расслабляется умиротворенно — было сродни еще одному оргазму.

Чтобы уснуть, ей хватило малости: чтобы мужчина перекатился и уложил ее голову себе на грудь. Обхватил руками, ногами, будто всем телом оплел, не поймешь, где кончается один, а другой начинается…

Да, она хотела таких объятий, оказывается. Только таких и только этих.