Поспевать за Франко было делом непростым. Он шагал слишком широко, и очень скоро Миша совсем выдохся.

— Ну и слабак же ты! — зарычал на него Франко. — А ну, давай топай быстрее! Я кому сказал!

Миша споткнулся о торчавший из земли корень и упал на колени. Франко одним рывком вновь поднял его с земли, и они снова продолжили путь. На мертвенно-бледное, искаженное злобой лицо Франко было страшно смотреть; даже теперь, когда он был вроде бы в человечьем обличье, с его лица не сходило зверское выражение и в нем угадывался свирепый волк. В голове у Миши промелькнула мимолетная мысль о том, что, может быть, раскапывание могил считалось у стаи недоброй, приносившей несчастье приметой. Вот, наверное, почему Сад был устроен далеко от дворца, но только теперь в душе Франко заговорил человек; человеческое начало взяло верх, и, как и всякому отцу, ему не терпелось увидеть те ростки жизни, что взошли из его семени. «Скорее! Скорее!» — время от времени приказывал он Мише, несмотря на то что они и так давно бежали, пробираясь сквозь заросли.

Когда они добрались наконец до заветной поляны с выложенными по краю камнями могильными холмиками, Франко остановился как вкопанный. От неожиданности Миша со всего размаху налетел на него сзади, но даже это почему-то не разозлило Франко.

— Боже милосердный! — беспомощно прошептал Франко.

Миша поднял голову, и его глазам предстала ужасная картина: все могилы Сада были разрыты, и выброшенные из них кости раскиданы по земле. Разбитые черепа — маленькие и большие, человеческие и волчьи, а некоторые, сочетавшие в себе признаки и зверя, и человека, — валялись прямо у них под ногами. Франко побрел дальше, углубляясь в Сад. Почти все могилы лесного кладбища оказались вскрытыми, все переломано, разбито и разметано по всей поляне. Михаил взглянул под ноги на потемневший, оскалившийся человеческий череп с острыми клыками и редкими прядями седых волос. Неподалеку валялась кисть, а немного поодаль и целая рука, оторванная от скелета. Потом на глаза ему попались останки крошечного, изогнутого позвоночника, и тут же рядом оказался и размозженный вдребезги череп младенца. Франко шел вперед, направляясь к тому месту, где были похоронены его близнецы. Он шел напролом, не разбирая дороги, перешагивая через старые кости, и все же неловко наступил по пути на маленький череп, нижняя челюсть которого с хрустом отлетела, переломившись, словно веточка сухого дерева. Наконец он остановился, во все глаза глядя на разрытые ямки, в которые два дня назад были опущены малыши. На земле перед ним валялись изодранные лохмотья. Франко наклонился и поднял истерзанный сверток с земли. И тут же что-то красное, кишащее мухами, вывалилось из тряпок и мягко плюхнулось к его ногам на бурые прошлогодние листья.

Мертвый младенец был разорван пополам, Франко видел следы, оставленные большими острыми клыками. Верхней части тельца не было. Мухи кружились у лица Франко, в воздухе витал сладковатый запах с металлическим привкусом — запах крови, смешанный со зловонным смрадом гниющей плоти. Он взглянул вправо, на другой валявшийся на земле комок скользкого красного мяса. Это была маленькая ножка, покрытая густой темной шерстью. Из груди его вырвался тихий, жуткий стон, и он отступил на шаг назад, пятясь от истерзанных останков, наступая на старые кости, жалобно хрустящие у него под ногами.

— Берсеркер! — услышал Миша его шепот.

Птицы весело и беззаботно щебетали в ветвях деревьев. А вокруг зияли разрытые могилы и земля была усеяна останками скелетов, больших и маленьких, человеческих и волчьих. Франко развернулся к Мише, и мальчик увидел его лицо — бледное, осунувшееся лицо с неподвижными, словно остекленевшими, глазами. Миша оставался стоять; тошнотворное, гнилостное зловоние сводило его с ума.

— Берсеркер! — повторил Франко слабым, дрожащим голосом. Он огляделся вокруг; ноздри его гневно раздувались, на лице выступили капли пота. — Где ты? — вдруг закричал Франко; птичье пение стихло. — Где ты, подлец? — Он метнулся было в одну сторону, затем в другую. — Выходи! — вопил он, оскалив зубы, задыхаясь от охватившей его ненависти. — Я убью тебя! — Подняв с земли волчий череп, он с силой хватил им о ствол ближайшего дерева. — Будь ты проклят! Слышишь, выходи!

Мухи жужжали у самого лица Миши. Франко был вне себя, он продолжал безумствовать; на его впалых щеках разгорелся густой румянец, а все тело дрожало, словно натянутая до отказа тугая пружина. Голос его срывался на визг:

— Выходи и защищайся! — И этот пронзительный крик заставил скрывшихся в зарослях невидимых птиц разом вспорхнуть со своих веток.

Но на вызов Франко никто не ответил. Разбросанные вокруг черепа скалили острые зубы и волчьи клыки, оставаясь единственными немыми свидетелями разыгравшейся здесь трагедии. Темные полчища деловито жужжавших мух снова облепили куски кровавой плоти на земле — все, что осталось от двух младенцев. И тут, не находя другого выхода своей злобе, Франко набросился на Мишу. Ухватив до смерти перепуганного мальчишку за ворот, он приподнял его и со всей силы ударил спиной о дерево.

— Ты ничтожество! — неистовствовал Франко. — Слышишь? Ты ничтожество!

От боли и обиды в глазах у маленького Миши стояли слезы, но он стиснул зубы и не заплакал. Франко обуяла жажда мщения, он был готов крушить все у себя на пути, выбрать жертву и разделаться с ней с такой же жестокостью, как берсеркер обошелся с телами его детей.

— Ты нам не нужен! — вопил он. — Ты маленький гаденыш, слабак, дерь…

Все произошло очень быстро. Миша весьма смутно припоминал, как это началось и что было с ним потом. Пришедшее к нему новое ощущение было схоже с тем, как если бы вдруг где-то внутри его вдруг вспыхнуло жаркое пламя, мгновенно опалившее все внутренности; испепеляющая боль на секунду охватила всего его, и тут, сам того не ожидая, он вдруг ударил Франко по лицу, но не рукой, а волчьей лапой с острыми когтями и заросшей до локтя лоснящейся черной шерстью. Франко откинул голову,