же выложенных камнями по краям. — Темка тоже умер. Не дано ему было пережить превращение. Это было… ну надо же, целых двенадцать весен назад! Он был хилым парнем, наверняка волка из него не получилось бы. А я его все равно любила, — улыбнулась Рената, но улыбка эта была вымученной. — У каждой могилы здесь своя история, ведь тут начали хоронить давным-давно, еще до того, как Виктор попал в стаю, и теперь уже никто и никогда не узнает их тайн.

— А когда… как давно здесь живет стая? — задал вопрос Миша.

— Ну-у… этого я не знаю. Виктор говорит, что старик, который умер год спустя после того, как я попала сюда, прожил здесь больше двадцати лет и что он знавал и других, кто жил в стае еще двадцать лет до него. А там кто знает? — пожала плечами Рената.

— И что, были такие, кто рождался здесь? И жили потом?

— Виктор говорит, что ему доводилось слышать о семи или восьми таких членах стаи, будто бы они были из тех, кто был рожден здесь и выжил. Но это было давно, и теперь никого из них не осталось в живых. Но чаще всего малыши в стае появляются на свет мертвыми или умирают в первые недели после рождения. Безнадежное это дело. Павла больше и не пытается. И я тоже. А Алекша молода, у нее есть силы, и она может позволить себе поупрямиться. Она похоронила здесь уже столько малышей, что сердце ее, наверное, окаменело. Да что тут говорить… Жаль ее, конечно. — Рената обвела Сад долгим взглядом и, задрав голову, посмотрела вверх, где сквозь кроны высоченных берез пробивались золотистые солнечные лучи. — Я знаю, о чем еще ты хочешь спросить у меня, — вдруг снова заговорила она, упреждая следующий вопрос, который Миша и в самом деле собирался задать. — И я отвечу тебе: нет, никто и никогда. Еще никто из стаи никогда не покидал этих лесов. Наш дом здесь; и так будет всегда.

Миша все еще донашивал лохмотья, оставшиеся от его прошлогоднего детского костюмчика. Тот мир, что казался когда-то таким привычным, тот другой мир, мир людей, представлялся ему теперь не более чем всего-навсего далеким, смутным воспоминанием из прошлого. Он слышал пение птиц среди деревьев и видел, как они порхают, перелетая с ветки на ветку. Это были замечательные птички, и Миша начинал подумывать о том, что неплохо было бы попробовать их на вкус.

— Ладно, пора возвращаться.

Церемония похорон — если это можно было так назвать — закончилась. Рената направилась в лес, удаляясь в сторону белокаменного дворца, и Миша покорно поплелся вслед за ней. Они прошли совсем немного, когда откуда-то из-за деревьев до его слуха донесся далекий, пронзительный свист. Миша быстро сообразил, что источник этого необычного звука находился где-то в миле к юго-востоку. Он остановился и прислушался. На птицу вроде бы не похоже… Нет, это не птица, а…

— Ну вот, — сказала Рената, — скоро лето. Слышишь? Это поезд. Дорога совсем недалеко отсюда, она идет через лес. — Вновь раздался паровозный гудок, это был высокий, пронзительный звук. — Должно быть, олень вышел на рельсы. Иногда на нашей чугунке можно найти попавшего под поезд оленя. Это хорошая, легкая добыча, если, конечно, туша не успела долго пролежать на солнце и если не успели слететься стервятники. — Снова послышался паровозный гудок, и наступила тишина. — Ну ты как, идешь?

Но Миша все еще продолжал неподвижно стоять, напряженно прислушиваясь к вновь наступившему лесному безмолвию; гудок далекого паровоза заставил томиться и тосковать душу, а сам он не мог понять, что было тому причиной. Рената по-прежнему терпеливо дожидалась его, а где-то в глубине темных лесных чащоб рыскал ужасный волк-берсеркер. Пора идти. Миша оглянулся, бросил прощальный взгляд на Сад с его невысокими холмиками, выложенными по краям камнями, и покорно зашагал вслед за Ренатой. Он шел домой.

Глава 29

На второй день после того, как стая похоронила малышей, Франко решительно подошел к Мише, когда тот, стоя на четвереньках под стеной белокаменного дворца, разгребал пальцами мягкую землю в надежде найти хоть что-нибудь из еды. Франко ухватил его за руку и одним рывком поставил на ноги.

— Пойдем, — приказал он. — Нам надо идти, есть тут одно место…

Вместе они зашагали прочь, быстрым шагом направляясь к зарослям, раскинувшимся к югу от дворца. И только здесь Франко оглянулся. Им удалось остаться незамеченными. А это было как нельзя кстати.

— Куда мы идем? — испуганно спросил Миша у продолжавшего тянуть его за собой Франко.

— В Сад, — ответил тот. — Я хочу видеть своих детей.

Услышав об этом, Миша попытался вырваться, но Франко еще крепче сжал его руку в своей. Конечно, еще не поздно было закричать, позвать на помощь, но он ни за что на свете не стал бы этого делать. Его мало волновало, что подумает о нем Франко, но у остальных из их стаи такой его шаг вряд ли бы нашел одобрение и поддержку. Да и Виктор тоже будет наверняка очень недоволен. Нет, он должен научиться сам постоять за себя.

— А я тут при чем?

— Ты будешь копать! — огрызнулся в ответ Франко. — А теперь заткнись и топай быстрее.

Белокаменный дворец давно остался позади, и, лишь когда они далеко углубились в лес, Миша начал понимать, что Франко, видимо, задумал что-то крайне предосудительное, то, чего делать было никак нельзя. Может быть, законы стаи запрещали раскапывать могилы после похорон, может быть, отцу запрещалось видеть своих мертвых детей. Миша не знал, откуда у него такая уверенность, но ему начинало казаться, что Франко хочет его руками совершить какой-то ужасный проступок, который не найдет одобрения у Виктора. Размышляя об этом, Миша неохотно тащился за Франко, который, крепко ухватив его