последних слов Лоис просто стояла и слушала обвинения, поскольку понимала бесполезность возражений, но когда тетушка заговорила о Божьем суде, словно подчеркивая торжественность момента, подняла голову и правую руку и проговорила:

– Грейс Хиксон! Я встречу вас там и докажу свою невиновность в смертном грехе. Да смилостивится Господь над вами и всем вашим семейством!

Спокойный голос племянницы привел посетительницу в бешенство, и, нагнувшись, она подобрала с пола пригоршню пыли и швырнула Лоис в лицо, закричав:

– Ведьма! Ведьма! Проси милости для себя, а я не нуждаюсь в твоих молитвах: молитвы ведьм читаются задом наперед. Тьфу на тебя, тьфу: знать не хочу!

Она быстро покинула камеру, а Лоис Барклай всю ночь напролет сидела и стонала.

– Господи, помоги! Господи, дай силы!

Ничего иного в голову не приходило: остальные мысли и желания погибли. Когда утром тюремщик принес завтрак, узница показалась ему совсем лишившейся разума. Действительно, не обратив на него внимания, она продолжала раскачиваться из стороны в сторону, что-то бормотать и время от времени улыбаться.

Однако Бог услышал ее просьбу: помог и дал силы. В среду днем в камеру бросили еще одну «ведьму», с ругательствами пожелав весело провести время. От пинка новая жертва упала на пол лицом вниз и осталась лежать неподвижно. Увидев измученную старую женщину, Лоис встала и подняла несчастную. О чудо! Это оказалась Натте: отвратительно грязная, залепленная комьями земли, вся в синяках и кровоподтеках, обезумевшая от мучений и побоев. Лоис обняла служанку, бережно вытерла фартуком смуглое морщинистое лицо и расплакалась так, как не плакала даже над своими бедами. Четыре часа кряду она врачевала телесные раны индианки, а когда к дикому созданию медленно вернулись чувства, постаралась скрыть бесконечный страх перед грядущей расправой, поскольку той также предстояло утром проститься с жизнью на глазах у разъяренной толпы. Больше того, Лоис сумела найти слова утешения для беспомощно трясущейся, словно в параличе, приговоренной к казни «ведьмы».

Когда в тюрьме наступила ночная тишина, надсмотрщик услышал из-за двери, как, словно малому ребенку, Лоис рассказывала соседке историю о том, кто умер на кресте ради нас. Пока звучал голос, Натте забывала о своем ужасе, но как только из-за усталости рассказчица замолкала, опять начинала кричать, как будто за ней по лесу, где она жила в юности, бежал хищный зверь. И Лоис опять начинала говорить, подбирая те благословенные слова, какие могла вспомнить, чтобы утешить индианку. Вот так, успокаивая и подбадривая соседку, Лоис сама получала силы и приходила в себя.

Настало утро, а вместе с ним и стражники, чтобы увести их на казнь. Лоис они нашли спящей уткнувшись лицом в спину дремлющей старухи, чью голову она держала на коленях. Когда ее разбудили, она не сразу поняла, где находится. На бледном изможденном лице блуждала глупая улыбка. Единственное, что она осознавала, это необходимость защищать несчастную индианку от угрожавшего ей несчастья. Увидев яркий свет апрельского утра, девушка обняла Натте и постаралась успокоить тихими словами, похожими на молитву, и обрывками псалмов. Подойдя к виселице, старая женщина судорожно вцепилась в спутницу, а безумная толпа внизу принялась кричать и сыпать проклятиями. Лоис продолжала утешать и подбадривать Натте, кажется, не понимая, что оскорбления, ругательства, поношения и камни направлены на нее саму. Но как только Натте отняли у нее, чтобы первой предать казни, девушка сразу осознала ужас собственного положения: дико оглядевшись по сторонам, она протянула к кому-то, кого увидела вдалеке, руки и позвала голосом, навсегда оставшимся в душе каждого, кто его услышал:

– Мама!

Спустя пару мгновений безжизненное тело ведьмы Лоис уже болталось в воздухе, а толпа стояла, затаив дыхание, под тяжестью внезапно обрушившегося недоумения и страха перед жестокостью.

Внезапно неподвижность и тишину нарушил какой-то сумасшедший. Бегом поднявшись по ступеням виселицы, он бросился к Лоис, заключил в жаркие объятия и принялся с дикой страстью целовать в губы. А потом, как будто действительно захваченный демоном, спрыгнул с помоста, пробрался сквозь толпу и побежал прочь из города, в густой лес. Больше Манассию Хиксона – а это был он – не видела ни одна христианская душа.

К осени жители Салема очнулись от жуткого наваждения. Именно тогда капитан Холдернесс и Хью Луси преодолели океан и прибыли в город, чтобы забрать Лоис и увезти обратно в родной мирный Барфорд, в красивую страну Англию. Увы, они нашли лишь поросшую травой могилу, где покоилась убитая заблудшими жителями невинная девушка. Покидая Салем, Хью Луси с тяжелым сердцем отряхнул прах от ног. Свою долгую жизнь он провел холостяком в память о Лоис Барклай.

Много лет спустя капитан Холдернесс разыскал его, чтобы поведать кое-какие новости, способные заинтересовать печального мельника с берегов Эйвона, а именно: год назад – то есть в 1713-м – был организован процесс отмены отлучения от церкви салемских ведьм. Все собравшиеся ради этого жители города «смиренно просили милостивого Господа простить возможные ошибки и грехи в применении правосудия, для чего обращались к Верховному Судие, сострадающему заблудшим и невежественным». Капитан рассказал также, что Пруденс Хиксон – сейчас уже взрослая женщина – перед всей церковью трогательно и горько раскаялась в своих фальшивых показаниях, среди которых особенно отметила обвинение кузины Лоис Барклай, на что Хью Луси резко ответил:

– Никакое раскаяние не вернет ее к жизни.

Затем капитан Холдернесс достал бумагу и зачитал смиренную и торжественную декларацию раскаяния. Среди подписей значилось имя Грейс Хиксон:

– «Мы, нижеподписавшиеся, в 1692 году были призваны выступить в качестве присяжных на суде в Салеме, где многие жители города получили обвинение в колдовстве. Признаем, что сами не были в состоянии понять и отвергнуть таинственные заблуждения, причиненные темными силами и князем тьмы, а потому, из-за недостатка знаний и справедливого руководства, свидетельствовали против обвиняемых. Теперь же, по здравом размышлении, считаем, что доказательства были недостаточными для лишения их жизни. Таким образом, полагаем, что по невежеству и скудоумию навлекли как на себя, так и на земляков грех невинной крови, о котором в Священном Писании Господь говорит как о непростительном. Обращаемся ко всем людям и особенно к выжившим жертвам со словами раскаяния и с просьбой о прощении за ложные свидетельства. С сожалением признаем, что глубоко заблуждались, в чем теперь искренне раскаиваемся и просим прощения прежде всего у Господа ради Христа. Молимся о том, чтобы Бог не возложил вину ни на нас, ни на других. Просим также, чтобы выжившие жертвы считали наши действия наваждением и заблуждением вследствие полнейшего невежества и страха.

Искренне просим прощения у всех, кого оскорбили,