Лоис почувствовала этот порыв и в страхе отпрянула. Затем судья Хоторн торжественно зачитал окончательное решение: Лоис Барклай приговаривалась к повешению как признанная ведьма. Она невнятно пробормотала нечто вроде мольбы о жалости и сострадании к ее молодым годам и сиротскому положению, но не была услышана. После этого посетители покинули темницу, оставив узницу в горьком одиночестве дожидаться ужасной смерти.

Тем временем за стенами тюрьмы стремительно нарастал страх перед колдовством и перед ведьмами. Множество мужчин и женщин были осуждены, невзирая на положение в обществе и прежнюю репутацию. С другой стороны, считалось, что более пятидесяти человек подверглись дьявольским искушениям и злостным соблазнам. Сейчас уже невозможно оценить, сколько ненависти – откровенной, неприкрытой личной ненависти присутствовало в этих обвинениях. Суровая статистика того времени сообщает, что пятьдесят пять человек избежали смерти, признав себя виновными, сто пятьдесят жертв попали в тюрьму, больше двухсот получили обвинение, а двадцать с лишним приняли смерть. Среди них оказался и священник, которого я назвала Ноланом, по общему мнению, пострадавший от ненависти соперника-пастора. Один пожилой человек с презрением воспринял приговор и отказался просить о помиловании, после чего был приговорен к казни за неповиновение суду. Даже собаки обвинялись в колдовстве и получали приговор вплоть до смертной казни. Один отважный молодой человек сумел организовать побег осужденной матери из тюрьмы, увез ее верхом на лошади и спрятал посреди Черничного болота, неподалеку от ручья Таплай, что на Большом пастбище. Построил ей хижину, регулярно снабжал едой и одеждой и поддерживал вплоть до тех пор, пока безумие не миновало. Должно быть, несчастная женщина ужасно страдала, поскольку во время отчаянного побега из тюрьмы сломала руку.

Увы, никто не попытался спасти Лоис Барклай. Грейс Хиксон предпочла забыть о племяннице. В то время обвинение в колдовстве ложилось на всю семью таким пятном, что безупречной жизни нескольких поколений не хватало, чтобы его стереть. К тому же необходимо помнить, что, как большинство современников, тетушка твердо верила в реальность колдовства. Бедная, всеми покинутая Лоис и сама верила в жуткий грех, тем более что тюремщик однажды разговорился и поведал, что почти в каждой камере сейчас заключена ведьма. Если поступят новые осужденные, то, скорее всего, кого-то придется посадить к ней. Лоис точно знала, что не имеет к колдовству ни малейшего отношения, но в то, что грех распространился по городу и захватил злых людей, согласившихся продать душу демонам, верила. Дрожа от страха, она даже хотела попросить тюремщика избавить ее от опасного соседства, но настолько ослабела, что не смогла подобрать нужных слов.

Единственным, кто жалел Лоис и готов был поддержать, если бы мог, оставался Манассия, бедный безумный Манассия, чье состояние Грейс Хиксон с каждым днем скрывать от окружающих становилось все труднее. Для этого она готовила маковый чай, а когда сын засыпал под его действием, крепкими веревками привязывала его к массивной кровати. Исполняя тяжкую обязанность, она выглядела глубоко опечаленной, поскольку признавала ухудшение состояния своего первенца – того, кем когда-то гордилась и на кого возлагала большие надежды.

Поздним вечером Грейс явилась в камеру Лоис в скрывавшей лицо и фигуру накидке с капюшоном. Узница сидела неподвижно и крутила в пальцах обрывок бечевки, утром выпавший из кармана какого-то из пресвитеров. Прежде чем она обратила внимание на посетительницу, той пришлось пару мгновений простоять молча, а когда, наконец, взглянула, негромко вскрикнула и отшатнулась от темной фигуры. Словно сам собой развязался язык, Грейс сразу заговорила:

– Лоис Барклай, разве я когда-нибудь причинила тебе зло?

Грейс Хиксон даже не подозревала, как часто отсутствие родственного тепла ранило сердце одинокой девушки, да и сама Лоис не держала обиды. Напротив, племянница с благодарностью думала о том, как многое тетушка делала из того, чего можно было не делать, а потому вытянула руки навстречу, как единственному другу в этом мрачном месте, и ответила:

– Ах нет, нет! Вы всегда были очень добры! Очень!

Но Грейс осталась неподвижной.

– Да я не причинила тебе зла, хотя так и не поняла, с какой стати ты к нам явилась.

– Умирая, отправиться к вам велела мне матушка, – закрыв лицо ладонями, простонала Лоис.

С каждым мгновением тьма сгущалась, а тетушка все молчала и не двигаясь, потом наконец спросила:

– А кто-нибудь из моих детей навредил тебе?

– Нет-нет, никто… до тех пор, пока Пруденс не сказала… Ах, тетя, вы тоже считаете меня ведьмой?

С этими словами Лоис поднялась и, пытаясь заглянуть в лицо посетительнице, коснулась плаща.

Грейс Хиксон немного отстранилась от той, кого страшилась, однако хотела умилостивить.

– Это решили те, кто умнее и благочестивее меня. Но, Лоис, Манассия мой первенец! Освободи его от демона ради того, чье имя я не решаюсь произнести в этих ужасных стенах, заполненных предателями христианских надежд. Если я или кто-то другой в моей семье был добр к тебе, освободи его от тяжкого недуга!

– Вы просите меня ради Христа: не боюсь назвать святое имя – ответила Лоис. – Но, тетушка, видит Бог, я не ведьма, и все же должна умереть, принять казнь. Тетушка, родненькая, не дайте им меня убить! Я еще так молода и не причинила никому вреда – во всяком случае, осознанно.

– Тише! Стыдись! Сегодня утром я собственными руками привязала сына к кровати, чтобы не смог навлечь позор на себя и на всех нас: настолько он безумен. Лоис Барклай, взгляни сюда! – Грейс Хиксон опустилась на колени у ног племянницы и молитвенно сложила руки. – Я гордая женщина, да простит меня Господь, никогда не преклоняла колен ни перед кем, кроме Него. И вот умоляю тебя снять с моих детей, особенно с Манассии, то заклятье, которое ты на них наслала. Лоис, услышь меня, и я буду молить за тебя всемогущего, если еще осталось время для милости.

– Я не в силах исполнить вашу просьбу. Если не причиняла никому вреда, то как же смогу что-то исправить? Какой силой? – в безысходном отчаянии заломив руки, воскликнула Лоис.

Медленно, сурово и чопорно Грейс Хиксон поднялась с колен, отошла от прикованной цепью девушки поближе к двери, чтобы успеть выйти, как только проклянет не пожелавшую снять собственное наваждение ведьму, высоко подняла правую руку, приговаривая Лоис к вечным мукам за смертный грех и отсутствие милосердия даже в последний час, и, наконец, призвала ответить за все страдания, причиненные душам и телам тех, кто принял ее и приютил как сироту.

До этих