Шрифт:
Закладка:
Меня душила ярость, потом хлынули слезы. На следующее утро мы нашли на берегу двух женщин. Это были Хена и Китукси.
Рассказ Хены и Китукси
– Что тут еще сказать? – начала Хена. – Капитан нашего корабля был самонадеянным разгильдяем, мир его праху. Да, остров не был помечен на карте. Но еще до заката мы хорошо его видели, и это точно был не мираж. Типичный остров вулканического происхождения. Вокруг – опасные мели и рифы, едва прикрытые водой. Тут требовалась особенная осторожность. Но куда там. Капитан наш был тот еще сорвиголова и кичился этим. Он решил отклониться от обычного пути, чтобы сэкономить топливо. А корабль был старым корытом: наш импресарио тоже решил сэкономить. Направлялись мы на концерт в Сидней со всем нашим джазовым оркестром.
– Потому что до этого в Америке имели большой успех, – объяснила Китукси. – Я играю на саксофоне и кларнете, а мама поет. Говорю в настоящем времени, потому что на острове Пульхерия мы продолжили музицировать, особенно после того, как появился Альваро со своей скрипкой. В ту ночь, когда наш корабль стал тонуть, я, прежде чем прыгнуть в воду, прицепила к плечу футляр с саксофоном и не отпускала его, пока нас не выкинуло на остров.
– Что стало с остальными, мы не знаем, – продолжила Хена. – Скорее всего, утонули, когда корабль налетел на риф. Мы очнулись на острове и оставались на нем до последнего времени. Гильермо и Антония научили нас всем хитростям первобытных людей…
– Слышал бы тибурон! – воскликнула Коломба. – Двое европейцев учат первобытным хитростям двух черных африканок!
– И ты за все это время не заметил, что у Китукси есть наше пятнышко? – спросила отца Пульче.
– Как я мог его заметить? Вон сколько волос на голове у твоей тети! – отвечал тот.
– И я не замечала никакого пятна у Гильермо, пока мы были на острове, – сказала Китукси. – В аэропорту Мельбурна телевизионщики заставили его сбрить бороду и подстричься, а на острове он был заросший, как Робинзон Крузо. И я не искала у него вшей по утрам, как Антония.
– Вшей? – в ужасе переспросила тетя Динучча.
– А как ты думаешь? Там у нас не было ни теплого душа, ни шампуня! – ответил ей брат. – Ни даже частого гребня, уксуса или керосина.
– Наша матушка перевернулась бы в гробу, если бы узнала, что у Альваро тоже были вши! – сказала тетя Мити.
– А как же ты оказался на острове Пульхерия, папа? – спросил Лео.
Рассказ Альваро
– К моменту кораблекрушения «Геркулес», как вы знаете, успел побывать у разных островов Полинезии. Наша последняя стоянка была у острова Раротонга – не слишком далеко от острова Пульхерии, хотя об этом мы узнали только после своего спасения.
Когда корабль начал тонуть, капитан дал приказ собрать всех пассажиров и разместить их по шлюпкам. Для экипажа мест не нашлось. Нам, включая всех служащих и музыкантов, пришлось довольствоваться спасательными кругами и другими подручными средствами. Мне досталось надувное кресло для бассейна. Смешно? Однако оно-то меня и спасло. А вот из шлюпок, как мы узнали только позавчера в Австралии, до суши дотянула только одна.
– Та, на которой был граф Райнольди, – уточнила Коломба.
При упоминании о погибших друзьях и коллегах-музыкантах Альваро печально замолчал. Синьора Эвелина подошла, села рядом с ним и взяла его ладонь в свою.
– А Филиппо? – спросил Лео. – Как тебе удалось его спасти? Он что, даже не пострадал от воды?
– Опять надо сказать спасибо моему надувному креслу. Оно даже ни разу не перевернулось, и сиденье было таким высоким, что на скрипку почти не попадала вода. После двух дней болтания на волнах (не знаю, как я не помер тогда от жажды) меня выкинуло на остров, и вовремя, потому что кресло уже начало сдуваться. Когда я оказался на суше, мне показалось, что от жажды, усталости и палящего солнца у меня начались галлюцинации. В тени пальмы неподалеку от берега я увидел двух прекрасных негритянок, исполнявших под саксофон любимый джазовый номер моего друга Дьюка. А если бы кто-нибудь сказал мне тогда, что младшая из этих женщин была моей тещей, а заросший тип, выбежавший почти сразу мне навстречу с кокосовым орехом в руках, – дядей моей жены, я бы точно подумал, что сошел с ума. Так я тоже стал островитянином. Что еще оставалось? Думал все время об Эвелине и детях. Как они справляются там без меня? Как растут мои голубка и львенок? Неужели я уже никогда их не увижу? А между тем Антония и Гильермо прилагали усилия, чтобы сделать из меня доисторического человека.
– Теперь мы все пятеро стали участниками научного эксперимента, – сказала Антония. – Из непервобытных предметов у нас были с собой только дневник и пенал с карандашами и ручками. Все эти четыре года на острове мы каждый день вели подробный дневник.
– Надо только немного привести его в порядок, и получится ценнейшее исследование, – подхватил Альваро. – Такого эксперимента, как мы, еще не проводил никто.
– И никто еще не видел таких первобытных людей, которые каждый вечер устраивали маленький джазовый концерт для голоса, скрипки и саксофона для двух благодарных слушателей, – со смехом добавил Альваро.
– Для двух слушателей и сотни вшей, – уточнила его старшая дочь. – Представляешь, Пульче, что сказали бы джакузи, узнав, что мои и твои предки еще вчера были вшивыми дикарями!
– Тогда бы они уж не сомневались, что мы настоящие дикие монстры.
Рассказ Коломбы
Так закончилась вторая часть моей жизни. Первая продолжалась одиннадцать лет. Вторая – всего полтора года. Какой будет третья и что в ней приключится – хорошее, плохое? – я пока не знаю (надеюсь – хорошее). Э-будем-посмотрети, как говорит Араселио.
Вторая часть моей жизни закончилась в феврале четырьмя свадьбами, одним крещением и одной местью.
Начнем с мести. Нет, мстили не мы – не я, не мама и никто из нашей семьи. Мы были слишком счастливы. И у нас были другие заботы.
Наверно, это была судьба, или даже не так: наши враги сами себя наказали. «Зло siempre, то есть всегда, обращается против злодеев», – говорит мой дядя Араселио. Надо очень верить, чтобы так говорить, потому что его давнишнему преследователю генералу
