В тот же день, сразу после сменного профсоюзного собрания, Королев позвонил секретарю горкома, рассказал о случившемся. Туманов долго молчал, видимо, затруднялся ответить что-либо определенное. Затем сказал: «Я выясню, в чем дело, а потом позвоню тебе…»

Королев часто допоздна засиживался в кабинете — перечитывал горкомовские директивы, просматривал свежие газеты. Дня ему для этого никогда не хватало: выступления в нарядной с информацией о событиях на фронтах, беседы по разным вопросам с людьми отнимали у него почти все дневное время. Теперь же, когда случилось такое с Горбатюком, он с вечера до глубокой ночи никуда не отлучался из своего кабинета, ждал, что вот-вот зазвонит телефон и он услышит ободряющий голос Туманова: ничего особенного не случилось, произошла ошибка, досадное недоразумение.

Но звонка из горкома все не было.

Сидя за столом, Королев невольно прислушивался к соседней комнате. В ней было тихо. А всего несколько дней тому назад оттуда то и дело доносились то строгий, то спокойный голос председателя шахткома, людской говор. Горбатюк редко бывал один. Часто заходил к Королеву посоветоваться или сообщить что-нибудь новое и никогда не сидел на месте, все ходил, нервически подергивая головой. За что могли арестовать Горбатюка? На шахте в эти дни плелись разные слухи: одни шептались, будто он продался немцам, когда во время атаки, раненый, несколько часов оставался на нейтральной территории; иные утверждали, что на председателя шахткома наклеветали злые языки. Последнее — более вероятно. Прямой, откровенной натуры человек, он не терпел людей с нечистой совестью и порой был не сдержан, даже груб с ними. Вероятно, они-то и отомстили ему.

Сегодня, как и в предыдущие дни, Королев до полуночи просидел в кабинете и, решив, что напрасно ждет звонка Туманова, уже собрался идти домой, как вдруг настойчиво, резко зазвонил телефон. Королев вздрогнул от неожиданности и в нетерпении схватил трубку.

— Королев? — услышал он далекий голос.

— Я слушаю.

— Ты здорово занят?

Он не узнал голос Туманова: как будто по-приятельски прост и в то же время холоден. И ответил неопределенно:

— Дел всегда хватает.

— Тогда вот что: приезжай к нам в горотдел КГБ, ты срочно нужен, — говорил далекий голос. — Пропуск тебе уже выписан, зайдешь в седьмую комнату. Жду. — И в трубке раздался характерный сухой щелчок.

Королев некоторое время сидел, точно прикованный к стулу. Он догадывался, что вызывают по делу Горбатюка, но почему именно сейчас, в полночь?

Позвонил в гараж. К счастью, дежурная машина была на месте, и через полчаса он уже ехал в грузовике в Красногвардейск. Сидя в кабине с шофером, с огорчением подумал, что второпях не предупредил мать о своем отъезде, и теперь она всю ночь не сомкнет глаз, будет ждать.

— Знаешь, где помещается КГБ? — спросил Королев у шофера.

Тот, напряженно всматриваясь в освещенную фарами дорогу, не поворачивая головы, ответил:

— Садовая, 19. А что?

— Туда меня подбросишь.

Шофер на секунду скосил на него вопросительный взгляд.

— Небось по делу нашего председателя шахткома вызывают?

— Не знаю, — нехотя отозвался Королев.

Молчали долго. А когда въезжали в город, шофер снова заговорил:

— Запустили слух, будто наш Андрей Константинович немецкий шпион. Какой же он шпион, если весь фашистскими пулями прошит? И душа у него рабочая. Не иначе как наклеветали на человека, гады!

Королеву не один раз приходилось слышать такое, и он все больше убеждался, что с арестом Горбатюка определенно произошло какое-то недоразумение и что ошибка эта обязательно будет исправлена.

Когда подъехали к двухэтажному дому, Королев велел шоферу подождать и скрылся за массивной дверью. Он задержался в коридоре у крайней комнаты № 7. За дверью было тихо. Торопливо согнал за спину складки гимнастерки под ремнем, постучал.

— Можно, войдите, — послышалось за дверью.

Королев приехал домой под утро. Не успел он ступить на порог, как мать открыла дверь. Пока умывался, она, не расспрашивая, где был и почему так поздно пришел, поставила на стол вечерю. Сидели вдвоем. Остап Игнатьевич и Тимка спали в своей половине. Первой заговорила Арина Федоровна.

— Что ж молчишь, сынок, рассказывай.

И Сергей понял, что матери известно, куда ездил и по какому делу. Сказать ей об этом никто не мог, так как, уезжая в город, он никого не предупредил. Видно, как и всегда, подсказало материнское чутье. Сергей рассказал все, ничего не утаивая, и заметил, как вдруг померкли ее всегда ясные глаза. Она долго молчала, задумчиво глядя в одну точку, затем внимательно и озабоченно посмотрела на него, спросила:

— Сам-то ты веришь, что Горбатюк оборотень?

— Нет, мама.

— Тогда борись, сынок! — с побледневшим сурово напряженным лицом настойчиво сказала она. — Честного человека негоже оставлять в беде.

Поднялась, подошла к нему, провела по голове ладонью, потеребила, помяла густые волосы, как делала в детстве, и молча пошла в свою комнату. Голова его горела. Он не в силах был ничего сказать, только с болью посмотрел ей вслед…

II

Через несколько дней после поездки Королева в МГБ на шахту прибыл представитель горкома. Под вечер того же дня было созвано внеочередное партийное собрание. Королев обрадовался: возможно, теперь все прояснится с Горбатюком и можно будет сказать людям правду, чтобы прекратить судачество.

Оказалось, представитель привез готовое решение — исключить Горбатюка из рядов партии, как изменника — и недвусмысленно добавил, что за потерю бдительности еще кое-кто должен понести соответствующую меру наказания.

— Правильно говорю, товарищ парторг? — спросил он у Королева.

— Правильно или неправильно, будут судить сами коммунисты, — ответил тот, — не нам же с вами решать.

— Вопрос решен, — удивился представитель. — От собрания всего-навсего требуется, чтоб оно согласилось, подтвердило.

Королев больше ничего ему не сказал.

Представитель говорил при гробовом молчании коммунистов. Факты, которыми располагал он, были чудовищны и, казалось, неотразимы. Их невозможно было опровергать и в то же время трудно было поверить, что товарищ, которого все хорошо знали, мог докатиться до такого падения. Представитель иначе не называл Горбатюка как «предатель». У коммунистов при этом никли головы, и каждый, казалось, боялся смотреть в глаза своему соседу, словно обвинялся в тяжких грехах не только Андрей Горбатюк, но и все присутствующие на собрании.

Во время выступления представителя кто-то подкинул с места:

— Еще не закончено следствие, а вы его врагом обзываете…

Представитель промолчал, словно не расслышал реплику или просто не счел нужным на нее отвечать.

Первой попросила слово Арина Федоровна. Пока она шла к столу, чуть наклонив голову и ни на кого не глядя, по комнате катился сдержанный говорок: «Королева