Шрифт:
Закладка:
Прохаживаясь по скверу, она неожиданно встретила Шугая. Он сидел на скамье, непривычно притихший, задумчивый. Варя, чтоб не мешать его одиночеству, собралась уже свернуть в сторону, как вдруг он позвал ее:
— Варюха, подойди-ка. Почему одна?.. — по голосу она догадалась: вроде б обрадовался встрече. Подошла, приветливо улыбнулась.
— А с кем же мне быть, Николай Архипович?
— Ну, в таком случае со мной пройдемся.
Поднялся, взял ее под руку, и они медленно пошли вдоль аллеи. Варя была немного смущена: чтоб ходить под ручку с начальником, такого еще никогда не бывало. Нет, было. Случилось это, когда на шахту приехали непрошеные гости из Германии. Тогда Шугай галантно взял ее под локоть, подвел к дамам и представил: «Наша знаменитость…»
Они прошли в запустевший угол сквера, где густо кустился серебристый маслинник.
— Узнаешь это местечко? — спросил Шугай.
— Сколько буду жить — не забуду, Николай Архипович.
Это было то место, где Варя прятала взрывчатку.
— Когда-нибудь здесь памятную доску из гранита поставят, а пока велю оградку соорудить, чтоб не затоптали.
Они долго еще бродили. Шугай, увлекшись воспоминаниями, все рассказывал. Варя внимательно слушала и была немало удивлена не столько его рассказами, сколько им самим: сердечность и теплота исходили из его слов. Давно она его такого не видела и решила: или выпил малость, или получил хорошее известие от сына.
Когда опять сели на скамью, Шугай спросил:
— Что, небось здорово ругают меня на шахте?
— Кто ругает, Николай Архипович? — не поняла его Варя.
— Ну, к примеру, забойщицы.
Варя помолчала, подумала и чистосердечно призналась:
— Уважают, а иногда и ругают.
Шугай вопросительно пытливо посмотрел на нее:
— За что же ругают?
— За разное… — уклончиво ответила она и простодушно улыбнулась, — удельным князем величают.
Шугай нетерпеливо поерзал на скамье. Брови его тяжело нахмурились.
— Дурацкая выдумка нашего предшахткома, — сердито сказал он, глубоко вздохнул и, как будто успокоившись, поблагодарил: — Спасибо за откровенность, Варюха.
О чем-то подумал и снова заговорил:
— Признаюсь, не от тебя первой слышу такое. Но ты скажи, как я могу поступать иначе? Иной раз и не кричал бы и по душам, может быть, поговорил, да работа такая, поблажек нельзя давать…
Он вздохнул, помолчал и опять вздохнул. Варя вкрадчиво взглянула на него. Ей казалось, что он сердится, а лицо его было печальным.
— Ну мне пора, Варюха, опаздываю, — вдруг спохватился и, не попрощавшись, зашагал по аллее. Шел не спеша и как будто не своим, вялым шагом. Так не ходят, когда куда-нибудь торопятся. Так ходят, когда у человека на душе большая неприятность или какое-то горе.
И Варя решила, что, наверное, на партийном собрании произошло что-то очень серьезное…
Варя не надеялась кого-нибудь встретить в общежитии. Был теплый весенний вечер. В такую погоду никакая сила не удержит девчат дома — гуляют в сквере или смотрят кино. В поселок каждую среду и воскресенье приезжала кинопередвижка. Демонстрировали художественный фильм и обязательно фронтовую кинохронику. Не успела она войти в коридор, как из комнаты донесся тихий голос: «На позицию девушка провожала бойца»… Варя по голосу узнала прицепщицу Ломову и с ужасом подумала: «Пьяная». С той поры, как Ломова стала работать терриконщицей, она часто приходила в общежитие выпивши, пела одну и ту же песню или что-нибудь рассказывала и без нужды заразительно смеялась. Наговорившись вдоволь, ложилась в постель, успокоенно закрыв глаза, и снова начинала петь уже совсем тихо, словно убаюкивая себя.
Варя несколько раз пыталась уговорить ее уйти от Пушкаревой, звала к себе в бригаду. Ломова, когда была трезвой, угрюмо отмалчивалась, а подвыпивши учиняла скандал. Один раз, когда Клава попыталась припугнуть ее кнутом, Тоня, изловчившись, вырвала его и, если б Лебедь не перехватила кнутовище, Тоня исхлестала бы ее и всех, кто собрался на шум из соседних комнат. Те, кто мало знал Ломову, всячески поносили ее, грозились вытурить из общежития. Другие жалели. Ведь совсем недавно это была тихая, скромная девушка. Все знали, что Тоня переписывается с фронтовиками, и никто в этом не усматривал ничего дурного. Пусть себе пишет, может, в этом занятии она находит для себя утешение, а возможно, питает и какую-то свою заветную девичью надежду.
Варя тяжело переживала все, что произошло с Ломовой. И хотя Тоня ревниво скрывала от всех свою тайну, многие знали о ней. Но, щадя ее самолюбие, никто никогда даже не намекнул ей о неудачной любви. Пройдет время, страсти перебродят, перегорят, и все станет на свое место. Но время шло, а Тоня ни в чем не изменилась: была все такой же замкнутой и мрачной или пьяно-веселой и дерзкой.
Повстречавшись как-то на улице с проходчиком Макаром Козыревым, Варя незаметно завела с ним разговор о Тоне.
— Что это ее не видать, уехала куда, что ли? — спросил он. Варя подозрительно взглянула на его красивое лицо, подумала: «В самом деле не знает или притворяется?»
— Интересовался б, небось узнал, что с ней.
Козырев как будто удивился.
— А почему я должен ею интересоваться?
Варя ничего не ответила и быстро пошла от него. Тогда же она решила, что этот Козырев — ничтожество. Тоня ему совсем не нужна. Клава Лебедь рассказывала, что Нюрка Гуртовая отбила его у Тоньки. После этой встречи Варя уверилась, что и Нюрка нужна Макару не больше, как забава.
Когда она вошла в комнату, Тоня стояла на корточках у своей кровати, укладывала вещи в фанерный чемоданчик. Варя негромко кашлянула, Тоня быстро обернулась. На ее раскрасневшемся лице застыла удивленная улыбка.
— Варюха?.. А я думала, что ты с девчатами в кино.
— Опоздала, — соврала Варя, — а ты опять в путешествие собираешься?
Тоня не ответила, склонилась над чемоданом, тихо напевая.
Почувствовав неладное, Варя подошла ближе:
— Что задумала, Тонька?
— А ничего, — не поднимая головы, буркнула она, — на фронт уезжаю, — и опять свое: — «На позицию девушка…»
Варя знала, что Ломова не один уже раз ходила в горвоенкомат, просилась на фронт, но ей всегда отказывали. Возможно, все же добилась своего, и обрадовалась за подругу.
— Тонечка, неужели разрешили, скажи правду? — Варя склонилась к ней, обняла одной рукой за плечи, другой повернула к себе ее лицо, и, почувствовав сивушный перегар, едва не отшатнулась. Неестественно расширенные глаза Тони с паутинкой красных прожилок на голубоватых белках смотрели упрямо и зло.
— Разве эти тыловые крысы считаются с человеком, — она сняла со своих плеч Барину руку, выпрямилась. — Ты, говорят,
