Марен пытается поймать ее взгляд, но Эдне смотрит на Кирстен и Авессалома. Его тяжелый взгляд падает на нее, и Эдне тоже поднимает руку, так стремительно, словно ее дернули за невидимую веревку, привязанную к запястью. Кирстен стоит совершенно одна среди беснующейся толпы, и, наверное, впервые в жизни Марен видит ее растерянной и поникшей.

– В чем меня обвиняют?

– Обвинения будут предъявлены на суде, – говорит Авессалом. – И обвинения очень серьезные.

Марен не может оставить Кирстен одну, она рвется вперед, но Урса хватает ее за запястье, вонзает ногти ей в кожу.

– Не надо. Пожалуйста.

Никто другой не смог бы сейчас ее остановить. Но Марен совершенно беспомощна перед Урсой, перед ее жаркой хваткой, перед ее отчаянной просьбой. Чувствуя себя предательницей, она наблюдает, как Кирстен уводят в Вардёхюс, связав ей руки веревкой.

Теперь, когда Кирстен увели, и больше некого обвинять, женщины роняют руки и удивленно моргают, словно очнувшись от страшного сна. Эдне тяжело дышит и вдруг сгибается пополам, ее рвет. Торил с довольным видом похлопывает ее по спине.

– Ты все правильно сделала, девочка.

Эдне отшатывается от нее и выпрямляется так же резко, как до этого подняла руку.

– Я не девочка. Я такая же взрослая женщина, как и ты.

Эдне озирается по сторонам, и Марен знает, что она высматривает ее. Их взгляды встречаются, и Эдне тут же отводит глаза. В сердце Марен вскипает холодная ярость. У нее чешутся руки, но она не решается подойти к Эдне, не решается ничего сделать, пока по деревне все еще рыщут люди комиссара.

– Пойдем отсюда, – говорит Урса, должно быть, почувствовав, что творится в душе у Марен.

Она мягко тянет ее за собой. Они заходят в дом, в малый лодочный сарай. Урса закрывает дверь, обнимает Марен, кладет подбородок ей на плечо, что-то шепчет ей на ухо.

Из обеих бьет дрожь. Марен закрывает глаза, отдаваясь потоку этого тихого голоса. Медленно поднимает руку и прикасается к волосам Урсы, к светлой прядке, выбившейся из наспех собранного узла. Такие мягкие, нежные волосы… Как тонкая ткань, скользящая в огрубевших пальцах. Марен вдыхает запах этих дивных волос, ее губы почти касаются шеи Урсы, и когда та разжимает объятия, Марен все же дает себе волю и задевает губами белую кожу подруги – так легонько и неуловимо, что сама толком не понимает, точно ли это было на самом деле или ей просто почудилось.

Даже если Урса что-то заметила, она не подает виду. Усадив Марен на стул, она принимается заваривать чай. Ее руки дрожат, чашки звенят.

– Тебе надо быть осторожнее.

– Мне надо с ним поговорить. – Слова вырываются прежде, чем мысль успевает сложиться в голове Марен.

– С кем? – В голосе Урсы слышится вызов, словно она подзадоривает Марен сказать что-то запретное.

– С твоим мужем. – Марен резко встает, вся захваченная этой мыслью. – Надо сказать ему, что он не прав.

Урса подходит к Марен, кладет руки ей на плечи и заставляет ее сесть на место. Марен не сопротивляется.

– Это будет большой ошибкой.

– Все, что сейчас происходит, большая ошибка. – Марен сжимает кулаки, чтобы унять дрожь в руках. – Это же Кирстен, Урса.

Урса возвращается к очагу.

– Нельзя привлекать к себе лишнее внимание. – Ее руки порхают над котелком, точно белые птицы. – Капканы расставлены, и я не хочу, чтобы ты была следующей, кто попадется в ловушку.

– Тогда мне, наверное, не стоит сюда приходить, в этот дом.

– Мне кажется, наоборот. Здесь, со мной, безопасней всего.

Марен не сидится на месте. Она ерзает на стуле, нервно притоптывает ногой.

– Что можно сделать для Кирстен? Как ей помочь?

– Ты не слышишь меня, Марен? Ничего сделать нельзя. Остается лишь ждать.

– Когда на нее ополчилась почти вся деревня? – Марен качает головой. – Кто-то должен выступить в ее защиту.

– Тогда лучше я, а не ты. – Урса ставит чашки на стол. Ее руки дрожат. В расстроенных чувствах она забыла добавить заварки, и в чашках дымится пустой кипяток. – Ты не в том положении, Марен. Даже я это вижу. Возможно, тебе надо уехать. Сбежать, как сбежала Дийна.

Марен резко оборачивается к ней.

– Сбежать?

– Поезжай в Берген, к моему отцу. Он сумеет тебя защитить.

Расстаться с Урсой гораздо страшнее, чем остаться в деревне, где идет охота на ведьм.

– Зачем мне бежать? Я ни в чем не виновата, Урса.

– Кирстен и фру Олафсдоттер тоже ни в чем не виноваты. И ты сама видела, что с ними стало.

В словах Урсы есть смысл, но Марен он не нравится.

Ей хотелось бы, чтобы все было иначе. Совсем иначе.

– Они ничего им не сделают, – говорит Урса. – Без причины они их не тронут.

– Ты сама знаешь, что им не нужна никакая причина. – Марен злится на Урсу за ее предложение об отъезде. – Твой муж – охотник на ведьм.

Урса вздрагивает, как от удара, и Марен тут же жалеет о сказанном.

– Мой муж так же далек от меня, как Торил, Зигфрид и все остальные, – говорит Урса. – Ты же не думаешь, что я знала.

Марен становится стыдно за свои злые слова.

– Конечно, нет. Моя мать… – Она морщится, словно от боли. – О Господи, моя мать!

– Она не в себе, – говорит Урса. – Даже я это вижу. Торил задурила ей голову. Вот откуда все беды, от Торил. Она – главное зло. И мой муж, и губернатор, который направил его сюда. Да, губернатор. Он давно собирался устроить охоту на ведьм здесь, на севере. Он считает, что весь этот край погряз во тьме и безбожии.

– Я была слепа, – говорит Марен, погруженная в собственные невеселые мысли. – Я даже не представляла, как люто ее ненавидят.

– Кирстен?

Марен кивает.

– Даже Эдне…

– Ты здесь ни при чем. Ты столько раз предупреждала Кирстен, но она не хотела ничего слушать.

– И фру Олафсдоттер, – говорит Марен. – Чем она провинилась? Она не сделала ничего, чтобы привлечь к себе их внимание.

– Они говорят, она их покусала.

Марен удивленно моргает.

– Покусала? Фру Олафсдоттер?

Урса издает нервный смешок и тут же пристыженно умолкает.

– Извини. Просто… все так нелепо. – Она берется за чашку двумя руками. – И эти фигурки… Они говорили, что это поганые идолы. И еще они говорили о ее доме. Что такой большой дом невозможно так хорошо содержать в одиночку…

– Торил всегда ей завидовала.

– Думаешь, все дело в зависти?

Марен не хочется произносить это вслух, хотя она именно так и думает.