местности. Мои родители по работе жили в самых отдаленных местах – священных, куда обычно не ведут дороги, только тропы для мулов и лам. Уметь водить самолет было жизненно необходимо, и для меня это казалось естественным – как ездить на велосипеде для других ребят.

Он впервые за все время упомянул своих родителей и детство.

– Звучит как хороший способ повзрослеть, – заметила я.

– Так и было. Очень хороший способ.

– А реактивным самолетом ты управлять можешь? – помолчав, спросила я.

– Теоретически да. Но лицензии у меня нет. Я собирался поступить в военно-авиационное училище ВВС после колледжа, но они отозвали свое согласие. Сказали, что я стал слишком нестабильным.

– Это правда?

– Я только что убил родителей. Ты как думаешь?

Меня пробрала ледяная дрожь.

– Ты серьезно?

– Да. Я знал, что в их самолете была неисправность. И не сказал им.

– Почему?

– Без веской причины. – Эван свернул на узкую двухполосную дорогу, вдоль которой тянулись пыльные кустарники. – Я летал на нем накануне. Легкий двухместный самолет, «Пайпер Супер Каб», вездеход повышенной прочности. Мое сиденье скользнуло назад во время полета, совсем чуть-чуть, но на долю секунды я потерял контроль над управлением. В тот вечер я не спал допоздна, напился, а утром с похмелья просто не мог подняться. Они улетели на раскопки без меня. И не вернулись.

– Это все? Скользнувшее назад кресло?

– Если потерять контроль даже на долю секунды, можно войти в пике. Мои родители были отличными пилотами, но отцу уже было семьдесят два, а маме пятьдесят девять. У них уже не было реакции двадцатилетнего.

– Но ты не можешь знать наверняка, что именно это произошло.

– Не могу, – неожиданно ровным, лишенным эмоций голосом подтвердил он.

«Они исчезли. А он получил деньги. Знакомо?» – повторил в голове голос Рика Мак-Адамса.

Мы подъехали к воротам в заборе из рабицы, у которого стоял знак: «Авиация Альта Виста». Невысокая башня, с десяток алюминиевых ангаров, а перед одним – белый с сине-зелеными полосами самолет, ухоженный, поблескивающий. Эван подъехал к нему, и мы вышли.

Паренек с длинными волосами подошел к нам с доской-планшетом, и они с Эваном обошли самолет вокруг, проводя осмотр и проверку. Потом Эван помог мне забраться и пристегнул ремни безопасности. Сам забрался на место пилота, пристегнулся, передал мне наушники и проверил приборы.

Неожиданно в наушниках раздался его голос:

– Над холмами немного потрясет, но, как только выйдем из турбулентности, дальше нас ждет спокойный полет.

Мотор зарычал, начал крутиться винт, и самолет вырулил на полосу, разрезая воздух. Нос поднялся, и мы оторвались от земли. Самолет потряхивало и болтало, крылья дергались туда-сюда с каждым порывом ветра, и я изо всех сил вцепилась в края сиденья.

Но потом мы перелетели за хребет и заскользили над ослепительно-бирюзовым, отливающим серебром океаном, и я ослабила хватку.

– Это просто невероятно, – выдохнула я.

Лицо Эвана сияло, как у мальчишки.

– С этим ничто не сравнится. Если б я мог жить в воздухе, я бы так и делал.

– Ты, наверное, был в прошлой жизни птицей. Ястребом или орлом.

– Скорее стервятником.

– Нет, не стервятником. Они летают слишком низко над землей.

Он рассмеялся и поднял нос самолета вверх, и мы поднялись выше, чем летают орлы. Я почувствовала, как исчезают все мои подозрения и вопросы остаются там, внизу, на земле. Показывая то на одну, то на другую часть неровной береговой линии, Эван объяснял, где синклинальные складки земной коры, где остались следы разрушившихся вулканов, а где проходят линии разлома при землетрясении.

– Очень впечатляющий урок природоведения, – оценила я. – Жаль, что Софии нет.

– Ее ждет такой же урок, когда я возьму ее с собой.

Очень быстро мы начали снижаться над пригородами Лос-Анджелеса. Связавшись с авиадиспетчерской службой, Эван получил разрешение сесть в аэропорту СантаМоники. Самолет приземлился с глухим толчком и, немного проехав по полосе, остановился.

Мы устроились в поджидавшем нас черном «Шевроле Субурбан». Яркий свет Лос-Анджелеса, разноцветный, точно леденцы, так отличался от затянутого туманами Биг-Сура. До отеля, многоуровневого здания на океанском побережье, мы доехали быстро. Эван зарегистрировал нас и передал мне электронный ключ.

– Разные номера? – уточнила я.

– И, боюсь, разные этажи. Увидимся в лобби через два часа, – рассеянно ответил он, уже погрузившись в бесконечно поступающие звонки и сообщения.

Мой номер оказался на третьем этаже: небольшой, красиво обставленный люкс, больше в стиле Хэмптон[13], чем природный дизайн в духе западного побережья. Вид на белый, точно сахарный, пляж, полоску океана и прибрежную дорожку.

Выйдя на балкон, я какое-то время наблюдала за гуляющими, велосипедистами и отчаянными скейтбордистами. И позволила себе замечтаться: как мы пропустим благотворительный вечер и пойдем гулять на набережную. Будем глазеть на бодибилдеров, покупать дурацкие шляпы, есть картофель фри в спиральках и пончики, а потом поедем кататься на колесе обозрения на причале.

Колесо обозрения и пончики против сделки стоимостью в сотни миллионов долларов. Что за глупая фантазия.

Я вернулась в номер. На подготовку у меня оставалось меньше двух часов.

Позволив себе роскошь полежать в просторном джакузи, я вымыла волосы шампунем с запахом альпийских цветов. Стилист Эллы, Джамайка, не обрила меня наголо, только подстригла так, что волосы спадали на плечи густыми волнами, и покрасила тонкие прядки в золотистый и светло-бежевый тона, подчеркивающие мой натуральный светло-каштановый цвет.

К макияжу я подошла более ответственно: вспомнив техники, которым научилась у стилистов «Темной Карлотты», я смешала хайлайтер, тени и румяна, чтобы подчеркнуть скулы и выгодно оттенить широко расставленные глаза. Очертив контур губ, я нанесла помаду насыщенного кораллового оттенка.

Оценив получившийся результат, я стерла примерно четверть.

Вытащив из чехла платье напрокат, я встряхнула розово-золотистый шелк. Нежный кружевной узор, глубокий треугольный вырез, облегающий корсет и юбка, колоколом расширяющаяся до середины икры. Оно пришло два дня назад, и я примерила его перед потемневшим старым зеркалом над заложенным камином. Зеркало улыбнулось.

Но, как и любой оракул, оно оказалось своенравным, и когда я сделала пару шагов назад, то показало лишь карикатуру. Вырез был слишком глубоким, золотисто-розовый цвет чересчур кричащим, а всего лишь достаточно привлекательная девушка отчаянно хотела нравиться.

– Ну и черт с тобой, – пробормотала я потемневшему зеркалу. Стянув платье и упрятав его обратно в чехол, второй раз я его достала только сейчас.

Аккуратно надев наряд через голову, я разгладила юбку и поправила глубокий вырез корсета. Извернувшись, застегнула потайную молнию на спине. В люксе стояло зеркало в полный рост, но я пока в него не смотрела. Еще рано.

Сначала я надела босоножки цвета темного золота на восьмисантиметровых