– Я сделаю все, лишь бы вернуть Джейкоба домой, – отвечает Эмма.

Судья Каттингс снимает очки:

– Мистер Бонд, я собираюсь освободить вашего клиента на определенных условиях. Во-первых, его матери придется отдать в обеспечение залога семейный дом. Во-вторых, я потребую, чтобы обвиняемый находился дома под электронным наблюдением, чтобы он не посещал школу, а пребывал в доме все время и чтобы при нем постоянно находилась мать или другой взрослый человек старше двадцати пяти лет. Ему не позволено покидать пределы штата. Он должен подписать отказ от экстрадиции, он будет видеться с доктором Мурано и следовать ее предписаниям, включая прием лекарств. Наконец, он согласится на проведение оценки дееспособности, когда эта процедура будет назначена, и вы согласуете с прокурором, в какой момент и где она состоится. Обвинению не нужно подавать ходатайство. Я сам назначу дату пересмотра этого дела в тот день, когда появятся результаты слушаний по оценке дееспособности.

Хелен встает и, собирая со стола свои вещи, говорит мне:

– Наслаждайтесь передышкой. Для меня это бросок из-под кольца.

– Только потому, что ты дылда, – бормочу я себе под нос.

– Простите, что вы сказали?

– Я сказал, что вы не встречались с моим клиентом.

Она прищуривает глаза и выходит из зала суда.

У меня за спиной Эмма обнимается с доктором Мурано, затем поднимает глаза и говорит:

– Спасибо вам большое. – Голос ее дрожит на каждом слоге, как волна, разбивающаяся о волнорез.

Я небрежно пожимаю плечами, мол, пустяки, дело житейское, хотя у самого вся рубашка взмокла, и добавляю:

– Всегда пожалуйста.

Веду Эмму в канцелярию, чтобы заполнить бумаги и взять документы, которые должен подписать Джейкоб.

– Подожду вас у входа, – говорю я ей.

Джейкоба в зале суда не было, пока мы обсуждали его судьбу, хотя его должны были привезти сюда из тюрьмы. Теперь ему нужно подписать условия своего освобождения и отказ от экстрадиции.

Я пока не видел его. И, честно говоря, мне немного страшно знакомиться с ним. После рассказов Эммы и Мун Мурано он представляется мне овощем.

Когда я подхожу к камере, Джейкоб лежит на полу, поджав колени к груди. Голова у него забинтована, кожа вокруг глаз черно-синяя, волосы свалялись.

Боже, если бы я притащил его в зал суда, парня освободили бы за десять секунд!

– Джейкоб… – тихо говорю я. – Джейкоб, это я, Оливер. Твой адвокат.

Он не двигается. Глаза широко раскрыты, но не моргают при моем приближении. Я делаю жест охраннику, показывая, чтоб открыл дверь камеры, и сажусь на корточки рядом с Джейкобом.

– Я принес кое-какие бумаги, тебе нужно их подписать.

Он что-то шепчет, я склоняюсь ниже.

– Один? – повторяю за ним. – Вообще-то, их несколько. Но зато тебе не придется возвращаться в тюрьму, приятель. Это хорошая новость.

Пока, по крайней мере.

Джейкоб тяжело дышит и сипит. Вроде как говорит: один, два, три, пять.

– Ты считаешь? – Я таращусь на него.

Это все равно что играть в шарады с человеком, у которого нет ни рук, ни ног.

– Съем, – произносит Джейкоб громко и четко.

Он голоден. Или был голоден?

– Джейкоб… – Голос мой становится тверже. – Хватит уже. – Я тянусь к нему, но вижу, как все его тело напрягается, когда до соприкосновения с ним моих пальцев остается всего дюйм, поэтому я убираю руку, сажусь на пол и говорю: – Один.

Веки Джейкоба моргают один раз.

– Два.

Он моргает трижды.

Тут я понимаю, что мы беседуем. Только без слов.

Один, один, два, три. Почему пять, а не четыре?

Я достаю из кармана ручку и записываю цифры на руке, пока не соображаю, как устроена последовательность Он говорил не «съем», а «восемь».

– Одиннадцать, – говорю я, глядя на Джейкоба. – Девятнадцать.

Он перекатывается на спину.

– Подпиши это, и я отведу тебя к маме. – Я подпихиваю к нему бумаги по полу, толкаю в его сторону ручку.

Сперва Джейкоб не двигается.

А потом очень медленно ставит подпись.