– Сегодня, увидев Джейкоба, я ужаснулась. Я не видела его в таком состоянии с тех пор, как ему исполнилось три года. Поймите, это что-то химическое в его мозгу, что-то вроде отравления ртутью, вызванное вакцинацией…

Вот черт!

– Только продуманный биомедицинский режим и старания Эммы Хант развить способность сына к социальному взаимодействию привели Джейкоба к тому состоянию, в котором он находился до заключения в тюрьму. Знаете, кого действительно следует посадить за решетку? Руководителей фармкомпаний, которые обогащаются за счет прививок, спровоцировавших волну аутизма в девяностые…

– Протестую! – восклицаю я.

– Мистер Бонд, – говорит судья, – вы не можете протестовать против заявлений своего свидетеля.

Я улыбаюсь, но выходит гримаса.

– Доктор Мурано, спасибо за ваше мнение по политическим вопросам, но мне это не кажется необходимым в данный момент.

– Но это важно. Я вижу один и тот же повторяющийся процесс: милый, общительный ребенок вдруг замыкается в себе, перестает интересоваться чем бы то ни было, избегает контакта с людьми. Мы недостаточно знаем о мозге аутистов, чтобы понять, что возвращает этих детей обратно к нам и почему только некоторым удается вернуться. Но мы понимаем, что сильно травмирующий психику инцидент, например заключение в тюрьму, может привести к необратимому регрессу.

– У вас есть причины полагать, что Джейкоб, если его отпустят на попечение матери, будет представлять опасность для себя самого или окружающих?

– Категорически нет, – говорит доктор Мурано. – Он до последней буквы выполняет все правила. Вообще, это один из признаков синдрома Аспергера.

– Спасибо, доктор, – завершаю допрос я.

Хелен Шарп постукивает ручкой по столу перед собой:

– Доктор Мурано, вы сейчас говорили о Джейкобе как о ребенке, не так ли?

– Да, полагаю, что так.

– Но ему, вообще-то, восемнадцать лет.

– Это правда.

– С точки зрения закона он взрослый, – продолжает Хелен. – И ответствен за свои поступки, не так ли?

– Мы все знаем, что есть пробел между юридической ответственностью и эмоциональной состоятельностью.

– У Джейкоба есть опекун? – спрашивает Хелен.

– Нет, у него есть мать.

– Его мать обращалась с прошением быть его законным опекуном?

– Нет, – говорит доктор Мурано.

– Вы обращались с прошением быть его опекуном по закону?

– Джейкобу исполнилось восемнадцать всего месяц назад.

Прокурор встает:

– Вы сказали, очень важно, чтобы Джейкоб следовал установленным правилам и распорядку дня?

– Это критически важно, – соглашается психиатр. – Непонимание того, что с ним происходит, вероятно, и привело к срыву.

– Значит, Джейкобу нужно иметь предсказуемый распорядок дня, чтобы чувствовать себя спокойно?

– Это так.

– Ну а если я скажу вам, доктор, что в исправительном учреждении Джейкоб будет вставать каждый день в одно и то же время, есть в одно и то же время, принимать душ в одно и то же время, ходить в библиотеку в одно и то же время и так далее? Разве это не соответствует наилучшим образом привычкам Джейкоба?

– Нет, потому что он привык к другому. Это такое сильное отклонение от его обычной жизни, такой незапланированный слом всего уклада, что я опасаюсь, как бы это не повлияло на него непоправимым образом.

Хелен усмехается:

– Но, доктор Мурано, вы ведь понимаете, что Джейкоба обвиняют в убийстве его консультанта по социальным навыкам?

– Я это понимаю, – отвечает психиатр, – и мне очень трудно в это поверить.

– Вам известно, что на данный момент улики свидетельствуют против Джейкоба? – спрашивает Хелен.

– Нет.

– Значит, вы основываете свое заключение о его виновности или невиновности на том, что вам известно о Джейкобе, а не на уликах.

Доктор Мурано вскидывает бровь:

– А вы основываете свое мнение на уликах, даже не видя Джейкоба.

«О, вот это удар!» – усмехаюсь про себя я.

– Больше вопросов нет, – тихо говорит Хелен.

Судья Каттингс смотрит, как доктор Мурано сходит со свидетельского места.

– У обвинения есть свидетели?

– Ваша честь, мы хотели бы просить об отсрочке, учитывая, как мало времени у нас было…

– Если вы хотите подать ходатайство о пересмотре дела, мисс Шарп, это хорошо, учитывая, до какого места мы добрались, – говорит судья. – Теперь я выслушаю доводы сторон, советники.

Я встаю:

– Судья, мы хотим проведения слушаний по дееспособности, и вы можете пересмотреть залог после их завершения. Но в данный момент у меня есть молодой человек, психическое состояние которого ухудшается с каждой минутой. Я прошу вас наложить ограничения на него, на его мать, на его психиатра, даже на меня. Хотите, он будет каждый день являться сюда на проверку и встречаться с вами? Отлично, я буду его привозить. У Джейкоба Ханта есть конституционное право быть отпущенным под залог, но у него есть и права человека, Ваша честь. Если его продержат в тюрьме дольше, думаю, это уничтожит его. Я прошу – нет, я молю вас – установить залог на приемлемую сумму и отпустить моего клиента до слушаний по дееспособности.

Хелен смотрит на меня, выкатив глаза:

– Судья, Джейкоб Хант обвиняется в преднамеренном убийстве молодой женщины, которую он знал и, предположительно, любил. Она была его наставницей, они проводили вместе свободное время, и факты, известные нам об этом преступлении, не вдаваясь в детали, включают в себя обличающие заявления обвиняемого, сделанные в полиции, и убедительные улики, связывающие его с местом преступления. Мы считаем, это очень серьезное дело для штата. Если обвиняемый так плохо вел себя до слушаний о залоге, судья, представьте, насколько более сильным будет у него побуждение сбежать, если вы его отпустите. Родители жертвы уже переживают трагедию из-за гибели дочери, и они боятся, что этот молодой человек, который демонстрировал буйное поведение в камере и не отличает хорошего от дурного, может быть освобожден. Мы просим, чтобы вопрос о залоге не рассматривался до слушаний по дееспособности.

Судья смотрит на галерею, где сидит Эмма:

– Мисс Хант, у вас есть еще дети?

– Да, Ваша честь. Сын пятнадцати лет.

– Полагаю, он требует внимания, не говоря уже о пище и транспортном сопровождении.

– Да.

– Вы понимаете, что, если обвиняемый будет отпущен на поруки, вам придется отвечать за него двадцать четыре часа в сутки и это может существенным образом ограничить вашу свободу передвижения, так же как исполнение вами обязанностей в отношении младшего сына?