– Хорошо, – говорит судья Каттингс. – Значит, ваш сын неуравновешен, все понимает буквально, хочет поступать так, как ему нравится, и жить по своему распорядку. Это очень похоже на поведение подростков.

Эмма качает головой:

– Я плохо объясняю. Это больше, чем просто понимание всего буквально или желание следовать определенному распорядку. Обычный подросток сам решает ни с кем не общаться… для Джейкоба это не вопрос выбора.

– Какие изменения вы заметили в сыне с момента заключения его в тюрьму? – спрашиваю я.

Глаза Эммы наполняются слезами.

– Это не Джейкоб, – отвечает она. – Он намеренно вредит себе. Он почти ничего не говорит. У него снова проявляется самостимуляция – он хлопает руками, пружинит на пальцах ног, ходит кругами. Я пятнадцать лет потратила на то, чтобы сделать Джейкоба частью этого мира, не позволить ему замкнуться в себе… и один день в тюрьме все повернул вспять. – Она смотрит на судью. – Я просто хочу, чтобы мой сын вернулся, прежде чем до него будет уже не достучаться.

– Благодарю вас, – говорю я. – Это все.

Встает Хелен Шарп. Она ростом не меньше шести футов. Неужели я это только сейчас заметил?

– Ваш сын… его когда-нибудь раньше сажали под арест?

– Нет! – восклицает Эмма.

– Его когда-нибудь задерживала полиция?

– Нет.

– Были ли случаи в прошлом, когда вы отмечали регресс в поведении сына?

– Да. Когда планы меняются в последнюю минуту. Или когда он расстроен и не может выразить свои чувства словами.

– Тогда нет ли вероятности, что его нынешнее поведение не имеет отношения к заключению в тюрьму, а вызвано чувством вины за совершение ужасного преступления?

Эмма густо краснеет:

– Он никогда не сделал бы того, в чем его обвинили.

– Может быть, мэм, но в данный момент вашего сына держат под стражей за преднамеренное убийство. Вы ведь понимаете это?

– Да, – сухо отвечает Эмма.

– И ваш сын помещен в заключение под защитой, так что его благополучию и безопасности ничто не угрожает…

– Если его безопасность – не проблема, стали бы его помещать в камеру с мягкими стенами и полом? – возражает Эмма.

Мне хочется подскочить к ней и хлопнуть ладонью в ладонь.

– Вопросов больше нет, – говорит прокурор.

Я снова поднимаюсь:

– Защита вызывает доктора Мун Мурано.

Имя психиатра Джейкоба, может, и звучит так, будто она выросла в коммуне, но так жили ее родители. Она, вероятно, взбунтовалась и вступила в общество юных республиканцев, потому что явилась в суд в деловом костюме, на убийственных каблуках и с узлом волос на голове, затянутым так туго, что он практически служит подтяжкой для лица. Я задаю несколько вводных вопросов о ее личности и образовании, а затем спрашиваю, откуда доктор знает Джейкоба.

– Я работаю с ним уже пятнадцать лет, – говорит Мурано. – В связи с синдромом Аспергера.

– Расскажите нам немного об этом заболевании, – прошу я.

– Синдром был открыт доктором Гансом Аспергером в тысяча девятьсот сорок четвертом году, но в англоговорящем мире стал известен только в конце восьмидесятых, а в число психических расстройств был включен только в тысяча девятьсот девяносто четвертом. Фактически это нейробиологическое расстройство, которое оказывает влияние на несколько сфер развития. В отличие от других детей с аутизмом, дети с синдромом Аспергера очень яркие, общительные и нуждаются в социальном приятии… только они не знают, как его обрести. Их разговоры могут быть односторонними; они иногда фокусируются на какой-нибудь очень узкой сфере интереса; могут использовать многочисленные повторы в речи или говорить монотонным голосом. Они не способны считывать намеки в общении или понимать язык тела, а потому не могут определить, что чувствуют окружающие. Из-за этого людей с синдромом Аспергера считают странными или эксцентричными, что ведет к социальной изоляции.

– Хорошо, доктор, в мире есть много людей странных или эксцентричных, которым не ставят диагноз «синдром Аспергера», не так ли?

– Разумеется.

– Как же вы диагностируете его?

– Согласно теории сознания, ребенок, выбирающий уединение, отличается от ребенка, который не может общаться с другими детьми, но сильно этого хочет и не может поставить себя на место другого, чтобы лучше понять, как добиться желаемого. – Доктор Мурано смотрит на судью. – Синдром Аспергера – это нарушение в процессе развития, но скрытое. В отличие, к примеру, от умственно отсталого, ребенок с синдромом Аспергера может выглядеть нормальным, говорить совершенно нормально и быть по всем признакам невероятно умным, тем не менее у него обнаружатся непреодолимые трудности с коммуникацией и социальным взаимодействием.

– Доктор, как часто вы встречаетесь с Джейкобом? – спрашиваю я.

– Когда он был младше, мы виделись раз в неделю, но теперь встречаемся раз в месяц.

– И он учится в последнем классе обычной школы?

– Да, это так.

– Значит, у него нет проблем с обучением в связи с синдромом Аспергера?

– Нет, – говорит доктор Мурано. – На самом деле IQ у Джейкоба, вероятно, выше, чем у вас, мистер Бонд.

– Я в этом не сомневаюсь, – бурчит себе под нос Хелен Шарп.

– У Джейкоба есть какие-то особые условия в школе?

– Он учится по индивидуальному плану, который гарантирован законом детям с различными особенностями в развитии. Я и мисс Хант встречаемся с директором и учителями Джейкоба четыре раза в год, чтобы подкорректировать стратегию, которая поможет ему лучше справляться в школе. Джейкоб может сорваться в штопор от таких вещей, которые совершенно нормальны и приемлемы для обычных учеников старшей школы.

– Каких, например?

– Шум в классе может быть для Джейкоба слишком сильным раздражителем. Мигающие огни. Прикосновения. Звук сминаемой бумаги. Любые внезапно возникающие ощущения, такие как темнота в зале перед показом фильма. Джейкобу трудно выносить подобные вещи, если он заранее не подготовлен к тому, что это произойдет.

– Значит, специальные условия, которые для него создают, должны удержать его от нервного перевозбуждения?

– Именно.

– Как у него шли дела в школе в этом году?

– В первом семестре он отучился на четверки и пятерки, – отвечает психиатр.

– До заключения в тюрьму когда вы в последний раз видели Джейкоба?

– Три недели назад, на обычном приеме.

– Как он вам показался?

– Очень, очень хорошо, – отвечает психиатр. – Я даже сказала мисс Хант, что Джейкоб сам завел разговор со мной, а не наоборот.

– А сегодня утром?