Шрифт:
Закладка:
Я тогда проживал в небольшом местечке Острошицкий Городок Минской губернии, в двадцати двух верстах от Минска, и часто ездил или отправлялся пешком в Минск, чтобы увидеть своими глазами этих несчастных беженцев, а также побеседовать с большими знатоками Торы (несмотря на то, что в учености я им и в подметки не годился) и со многими писателями – гебраистами и идишистами (т. е. теми, что писали только на идише). Из выдающихся раввинов на меня произвел сильное впечатление р. Хаим [Соловейчик] из Бреста – наиболее значительный среди всех. Он был среднего роста, с высоким лбом и большими выпуклыми глазами. Смотришь на его светящееся лицо – «золотое сердце», как его прозвали; добродетельный, мягкий, спокойный; в нем не было и сотой доли гордыни, которая простительна мудрецу. Тому, кто слышал его обыденные речи, стоило послушать, как он рассказывает притчи – неторопливо, поучительно, каждое слово в его устах, как жемчужина. Я никогда не забуду образ и личность этого удивительного таланта[940].
День короток, а работы много[941], и нужно идти в бет-мидраш, где молится и учит выдающийся раввин Хафец-Хаим. Ему тогда было около девяноста лет и даже больше[942]. Маленький сухой еврей. Глядя на него, не скажешь, что из-под пера этого тщедушного человечка с белой бородкой вышли десятки книг, разошедшихся по всем еврейским общинам и произведших большое впечатление на богобоязненных евреев. Мне было интересно узнать, в изучение какого трактата он погрузился до такой степени, что не замечал нас, близко стоящих у его молитвенного пюпитра. Самые приближенные к нему почитатели рассказали мне, что в последние годы он днем и ночью изучает раздел «Моэд», и в особенности трактаты «Йома» и «Шкалим»[943]. Когда его спросили: «Ребе! Но ведь теперь, в рассеянии, законы жертвоприношений и храмовое служение отменены – зачем тебе эта тяжелая материя с твоими-то слабыми силами?» – на это он ответил: поскольку он ожидает скорого избавления (тогда было много лжепророчеств о скором приходе Царя-Мессии), за которым последует восстание из мертвых и, несомненно, восстановление Иерусалимского Храма, и поскольку он из потомков первосвященника Аарона и его явно призовут к священнической службе, то должен знать назубок все законы, имеющие отношение к ритуалам освящения и т. п.
Я вам вкратце пересказал этот разговор, который не легенда, а подлинные слова тех, кто слышал ответ Хафец-Хаима на свой вопрос.
А теперь я перехожу к продолжению письма. Я не буду приносить в жертву быка или барана. Будучи учителем иврита, я пропустил с учениками много глав из книги «Ваикра» (раньше у хасидов начинали учить маленьких детей Пятикнижию с книги «Ваикра» в качестве доброй приметы; наш благословенной памяти великий писатель И.-Л. Перец рассказывает в своих воспоминаниях, что его тоже начали учить с «Ваикра»)[944]. Но жертву словами я готов принести и надеюсь, что вы простите мне мой великий грех. Знайте же, мой дорогой, что я не из злого умысла припозднился с ответом на ваше письмо, которое мне дороже чистого золота, а из-за болезней сердца, желудка, сколиоза и т. п., которыми меня «благословил» наш «добрый» Бог, мучающий и угнетающий меня до полного изнеможения тела и духа, так что я неспособен держать перо в руке и составить вам достойное и интересное письмо, ибо я не желаю отделываться от вас отговорками. Я слишком уважаю вас и ценю ваши высокие качества, чтобы занимать вас бессмысленной болтовней.
Сегодня я сказал: «Будь что будет! Препояшу я, как муж, чресла свои[945] и сочиню вам письмо, ибо вы можете подумать, что уже привалили камень к его могиле[946] (дай мне Бог удостоиться этого поскорее…) и что больше вы не получите писем от Иегуды».
Итак, с чего мне начать? Пожаловаться сначала на здоровье? Не стоит, поскольку мудрому хватает намека[947]. Так что прежде всего о моих мемуарах, к написанию которых вы меня призываете, пробуждая мои душевные силы.
Проигнорируем здесь известный аргумент «Для кого я тружусь?»[948]. Я согласен с вами в том, что на нас, уцелевших остатках[949], лежит долг писать для истории. Но, как вы знаете, не быть мне среди писателей, а во-вторых, даже если удастся мне извлечь из омута забвения некоторые главы, которыми смогут воспользоваться историки в будущем, то вам же, дружище, известен завет нашего дедушки Менделе, благословенной памяти, внуку его Шолом-Алейхему: «Пиши и вычеркивай! Пиши и вычеркивай!» Если наши классики учили нас, как относиться к литературному творчеству, требующему осмысления и тщательной проверки каждого слова, будь это даже мемуары, то что уж говорить о таком типе, как я, который подобен хрупкому глиняному черепку[950], – клянусь, меня охватят ужас и страх, если я начну эту святую и такую ответственную работу.
Я написал несколько глав. Если отпустят меня немного мои сильные боли и страдания, то я постараюсь углубить их чистым и ясным почерком, исправить ошибки и послать вам. И если вам понравится, то я постараюсь потихоньку писать дальше.
Я прямо удивляюсь вашей большой энергии: вы трудитесь без перерыва, отдаваясь телом и душой тяжелой работе по собиранию всех этих пословиц, бесед, шуток, анекдотов – всего, что вкупе называется фольклором, работе не ради подарка[951].
Лишь во имя истории, что будет написана в будущем, включая такие главы, что пишутся кровью, придет к вам благословение и укрепятся ваши силы в реализации того великого дела, которым вы заняты.
К большому сожалению, я не могу выполнить вашу просьбу. Как я раньше говорил, я отдал книгу «Сборник изречений мудрецов» Перлы за «Иврит-русский словарь», который один из моих знакомых получил из Москвы.
Это настоящая сокровищница – тысячи обновленных слов. Проблема лишь
