– Думаю, да. Если он не увяжется за вами.

– Не увяжется. Его место в Латерноне, он не должен уйти отсюда. И у меня к тебе будет ещё одна просьба, последняя.

– Выполню все, даже если их будет сотня, мой лорд, – с готовностью ответил мужчина, и Нэйджел почувствовал, как горло предательски сжалось, не позволяя накопившейся за всё это время горечи выплеснуться совершенно неуместными для латернонского лорда слезами.

– Всего одна, дружище. Поскольку Диаскарген позволил мне воскреснуть, а я некоторым образом женат… В общем, когда леди Алимея очнётся ото сна…

– Простите, лорд Нэйджел, – перебил его егерь, виновато насупившись. – Я счёл, что ваша миссия и жизнь важнее всего остального, и потому хотел скрыть новости из Риона, но лгать вам выше моих сил. Ваша жена вчера вечером пришла в себя. Об этом уже весь Латернон знает.

– Вот как? – удивился Нэйджел. – И почему же ты хотел скрыть от меня эту замечательную новость?

– Боялся, что тогда вы не захотите уйти, – признался Юлкреш.

– Я уже говорил тебе, что хочу освободить её от брачной клятвы. И да, моё фамильное проклятие намного важнее всего остального. Это ведь ещё не все новости, да? Тебе известно что-то, что может заставить меня передумать и остаться? – при этих словах егерь помрачнел ещё больше, что только подтвердило догадку Нэйджела. – Говори.

– Диаскарген обвинил леди в сговоре с вами. Дескать, ваш брак и объединение земель были первым шагом Хараганов к захвату Иллиафии, а за ней и всех остальных королевств.

Нэйджел моргнул раз, другой… а потом вдруг расхохотался так громко, что с ветвей испуганно вспорхнули ввысь устроившиеся на ночлег птицы.

– Что в этом смешного? – подозрительно и даже несколько обиженно уточнил Юлкреш.

– Ничего, – давясь смехом, Нэйджел вытер кулаком всё же выступившие на глазах слёзы. – Думаю, король Хелигарг будет весьма удивлён таким поворотом событий. Мы уходим, Юлкреш. Я трусливо бегу спасать свою шкуру, предоставляя великим правителям решать дальнейшую судьбу этих земель без меня. Хотя, если честно, мне ужасно любопытно, чем же это всё закончится.

– Вы не станете спасать свою жену? – егерь был искренне изумлён и нисколько не скрывал этого.

– Не стану, Юлкреш. О ней и без меня есть кому позаботиться. – он продолжал улыбаться, чего не случалось уже очень давно. – Последняя просьба отменяется, дружище. Вера, что я жив, придаст леди Мэй сил, которые теперь ей будут очень нужны. Рассказывай, как ты собираешься вывести меня из Латернона. Вы же наверняка придумали с Ланаром какой-нибудь гениальный план?

Не переставая удивляться странному поведению своего господина, егерь в подробностях описал план по выдворению опального лорда за пределы Латернона. Всё действительно оказалось гениально просто – ему нужно было смешаться с толпой подвыпивших на пиру бардов, а потом добросовестно уснуть в одной из телег каравана, который выдвигался назад в Тсалитан на рассвете. Поскольку торговый городок больше не охранялся, сделать это не представляло никакого труда.

Караванщики брали с попутчиков плату, и об этом Ланар с Юлкрешем тоже позаботились, снабдив Нэйджела горстью монет. Велев Исгайлу охранять остров на болотах, Нэйджел покинул наконец-то своё убежище, а затем и Латернон.

Под грустные и весёлые песни, под свист деревенских мальчишек, под скрип колёс по мокрой от дождей и туманов земле караван двинулся по торговому тракту на юг. Их ненадолго остановили на заставе у реки, где стражи внимательно разглядели каждого из путников, но в загорелом красавце, громко храпящем на тюках с тканями, Харагана никто не признал. Его и в нормальном-то виде мало кто знал в лицо, а уж в ярко-синем тюрбане и с тёмно-коричневой кожей, какой у северян и вовсе не встретишь… Даже Ланар ошалело выпучил глаза, когда увидел, насколько преобразился его господин, что уж говорить о стражниках.

Глава 18

Мэй сидела за столом в кухне и с унылым видом жевала яблоко, не обращая ни малейшего внимания на кухарку Кристи, бросавшую на хозяйку любопытные взгляды. С того вечера, как девушка пришла в себя, все в замке заглядывали ей в лицо, будто ожидая, когда же наконец она сделает или скажет хоть что-нибудь из ряда вон выходящее. Благодарить за это нужно было колдуна, который хоть и не выдал её тайны, зато нагромоздил такую гору вранья про магические оковы древнего проклятия, что теперь каждый считал своим долгом убедиться в отсутствии каких-либо последствий длительного забытья госпожи.

Поначалу это ужасно раздражало, но потом Мэй махнула на всё рукой – и без того забот хватало. Например, нужно было как-то узнать, беременна она или нет, не привлекая к этому вопросу излишнего внимания. Пророчества – не шутки, и если она каким-то чудом умудрилась понести от Нэйджела, жить ей оставалось не так уж и долго.

Очнувшись, Мэй первым делом потребовала к себе колдуна. Йакара-сэ явился на её зов так быстро, словно жил в соседней комнате, а не в другом крыле замка. Естественно, его интересовало, прочла ли госпожа предсказание, зашифрованное в переплетении нитей гобелена, который пылился на столике у окна с тех самых пор, как колдун положил его туда, запугав при этом слуг таящейся в полотне страшной магией.

Повозившись немного с тканью, он констатировал, что никакой магии в гобелене больше нет, и замучил Мэй вопросами, хотя это она собиралась его расспрашивать. Пришлось сначала делиться впечатлениями о пережитом, не вдаваясь в подробности увиденного чужого будущего. Мэй соврала, что полотно предсказало ей только её судьбу, да и то не совсем понятно. Йакара-сэ пришёл в абсолютный восторг и долго не мог сосредоточится на единственном вопросе, который задала ему госпожа – может ли он магическим путём увидеть, беременна она или нет?

– Но вы же сами только что говорили мне, что видели нить своей судьбы, что она ровная и длинная, – удивился колдун, когда сообразил наконец, чего от него хотят. – И вы говорили, что появление детей отражается на нитях, будто от одной ветки растут новые. Если от вашей нити не было ответвления, значит, детей у вас вообще не будет.

Сначала сказал, а потом сообразил, что такие новости вот так вот запросто не преподносят, и