когда они входили в дом, трудно сказать, кто из них чувствовал себя более счастливым. Оуэн держал на руках сына, легонько подбрасывал его и играл с ним, пока Нест, взяв какую-нибудь работу и усевшись под окном возле кухонного шкафа, занималась рукоделием, по временам поглядывая на супруга, и тешила его рассказами о всевозможных домашних безделицах: о милых шалостях младенца, о вчерашнем улове, – и рассказывала те пен-морфские новости, что теперь, когда она жила затворницей, лишь изредка достигали ее ушей. Она заметила, что стоило ей хотя бы вскользь упомянуть о самом незначительном происшествии, пусть даже отдаленно связанном с Бодоуэном, как ее супруга охватывали беспокойство и тревога, и потому в конце концов решила никогда более не заводить разговора ни о чем, что напоминало бы ему о доме. И вправду, последнее время он особенно страдал от раздражительности отца, которая хотя и проявлялась в мелочах, но от того не менее ранила и унижала.

Увлеченные беседой и ласками, которыми они попеременно одаривали друг друга и свое дитя, они поначалу не заметили, как комнату затопила черная тень; и не успели они понять, что за предмет отбрасывал ее, как она исчезла, и, подняв засов, на пороге вырос сквайр Гриффитс. Он замер, вперив взор сначала в сына, веселого, довольного и радостного, счастливого, гордого отца с пригожим младенцем на руках, столь непохожего на того подавленного, угрюмого молодого человека, каковым он чаще всего представал в поместье Бодоуэн; потом он перевел взгляд на Нест, бедную, трепещущую, охваченную ужасом: она уронила свою работу, но не смела двинуться с места и лишь умоляюще глядела на мужа, словно ища у него защиты.

Сквайр же хранил молчание, безмолвно переводя взор с одного на другого, побелев от сдерживаемой ярости. Когда он отверз уста, слова его прозвучали тем отчетливее, что он произносил их с принужденным хладнокровием. Он обратился к своему сыну:

– Кто эта женщина?

Оуэн помедлил какой-то миг, а затем ответил твердым, но тихим голосом:

– Батюшка, эта женщина – моя жена.

Он хотел было тотчас же попросить извинения за то, что столь долго скрывал свой брак, молить отца о прощении, но тут на губах сквайра выступила пена, и он обрушился на Нест с обвинениями:

– Так, значит, ты женился на ней! Все как мне и сказали! Женился на Нест Притчард yr buten![34] И ты стоишь и смотришь на меня, как будто не опозорил себя на веки вечные, взяв в жены блудницу! А эта смазливая шлюшка сидит себе, притворяясь скромницей, жеманясь и манерничая, как, по ее мнению, пристало будущей госпоже Бодоуэна! Но я горы сверну, только бы эта обманщица не ступила на порог дома моих предков и не сделалась его хозяйкой!

Все это сквайр произнес столь стремительно, что Оуэн не успел открыть рта и выговорить те слова, что так просились с губ.

– Батюшка, – наконец вырвалось у него, – батюшка, тот, кто сказал вам, будто Нест Притчард – блудница, изрек самую чудовищную ложь, какую только можно измыслить! Да, самую чудовищную ложь! – добавил он громовым голосом, приблизившись к сквайру на шаг-другой.

А потом произнес уже тише:

– Она столь же чиста, сколь и ваша собственная жена, да нет же, Господи помоги, сколь моя драгоценная матушка, что произвела меня на свет и покинула, не оставив мне прибежища в материнском сердце и обрекая страдать и бороться, влача существование в одиночестве. Говорю же вам, Нест так же чиста, как и моя дорогая покойная матушка!

– Дурак, жалкий дурак!

В этот миг ребенок, малютка Оуэн, который беспомощно переводил глаза с одного разгневанного лица на другое и с самым серьезным видом старался понять, почему исказилось яростью лицо, на котором он прежде не зрел ничего, кроме любви, привлек внимание сквайра и привел его в совершенное неистовство.

– Несчастный дурак, – возопил он, – слабодушное ничтожество! Ты обнимаешь чужого ребенка, словно собственное дитя!

Оуэн невольно погладил по головке испуганного младенца и едва заметно улыбнулся при этих словах отца. От сквайра не ускользнула его усмешка, и, возвысив голос до пронзительного вопля, он вскричал:

– Если ты называешь себя моим сыном, приказываю тебя немедля отвергнуть отпрыска этой бесстыдной, запятнанной позором блудницы; сию же минуту откажись от него, сию же минуту!

В неудержимой ярости, видя, что Оуэн не спешит исполнить его повеление, он выхватил младенца из объятий любящего отца, швырнул его матери и устремился прочь из дому, не в силах более произнести ни слова от гнева.

Нест, которая на протяжении всей этой ужасной сцены сидела бледная и неподвижная, словно мраморная статуя, безмолвно взирая на происходящее и, как зачарованная, внимая жестоким словам, что сокрушали ее сердце, простерла руки, надеясь в воздухе поймать своего драгоценного малютку. Однако ему не суждено было спастись и найти пристанище на ее белой груди. Сквайр бросил ребенка в безудержном гневе, почти не примериваясь, и потому младенец, ударившись об острый угол шкафа, упал на каменный пол.

Оуэн кинулся к сыну, но тот лежал столь тихо, столь неподвижно, что отец заподозрил самое ужасное и склонился ниже, желая удостовериться в своей ошибке. Но в это мгновение остекленевшие глаза ребенка конвульсивно закатились, по всему его тельцу прошла судорога, и губы, еще теплые и не забывшие родительские поцелуи, сомкнулись навсегда, возвестив, что он обрел вечный покой.

Одно лишь слово, которое прошептал потрясенный муж, сказало Нест все. Она соскользнула со своего сиденья, упала рядом с маленьким сыном и застыла в мертвенной неподвижности, бесчувственная к душераздирающим мольбам и страстным увещеваниям мужа. Несчастный, обезумевший от горя муж и отец! Каких-нибудь четверть часа тому назад он пребывал в истинном блаженстве, сознавая, что любим, провидя долгую, счастливую жизнь младенца-сына, созерцая на его маленьком личике пробуждение рассудка. А теперь перед ним лежало крохотное безжизненное тельце; никогда больше малыш не обрадуется, увидев отца, никогда больше не протянет ручки навстречу его объятиям; лишь его невнятный, но выразительный лепет будет преследовать отца в сновидениях, но никогда более не раздастся наяву! Рядом с мертвым младенцем, почти столь же бесчувственная, распростерлась в милосердном обмороке его бедная мать, оклеветанная, уязвленная до глубины души Нест. Оуэн с трудом стряхнул с себя охватившее его оцепенение и захлопотал, тщетно пытаясь вернуть ее к жизни.

Время клонилось к полудню, когда в дом вошел Эллис Притчард, не подозревающий, какое зрелище откроется ему, однако, хотя и потрясенный увиденным, он тотчас принялся приводить свою бедную дочь в чувство и преуспел больше, чем Оуэн.

Постепенно она начала подавать признаки жизни, и, когда ее