Это был первый день из длинной череды тех, что провел он в обществе Нест, хотя поначалу он и не помышлял открывать своих истинных намерений. Прошлое и будущее были забыты в эту пору счастливой любви.

Эллис Притчард и его дочь пустили в ход все житейские уловки и женские хитрости, чтобы визиты в их дом были для барчука как можно приятнее и соблазнительнее. Конечно, уже того, что его ждут, что ему рады, было довольно, чтобы заманить на ферму молодого человека, которому подобное было внове и тем более сладостно. Он уходил из дому, где уверенность в том, что исполнению всякого его желания будут препятствовать, не позволяла ему даже высказать это желание вслух, и если ему доводилось слышать тут ласковые слова, то только обращенные к другим, из дому, где его присутствие или отсутствие всем было совершенно безразлично. Когда же он приходил в Тай-Глас, все, вплоть до маленькой дворовой собачки, которая с оглушительным лаем требовала, чтобы он ее погладил, казалось, непритворно радовались. Эллис с готовностью внимал его рассказам о том, как прошел день, а когда он оставался наедине с Нест, сидевшей за прялкой или маслобойкой, ее застенчивый румянец, ее торжествующий взор и робость, с которой она постепенно уступала его любовным ласкам, имели для него неизъяснимое очарование. Эллис Притчард арендовал ферму у владельца поместья Бодоуэн, и потому у него было множество причин хранить визиты молодого сквайра в тайне, а Оуэн, не желая нарушить мир и покой этих безмятежных дней бурей негодования дома, с готовностью соглашался на все уловки, предложенные Эллисом, лишь бы не разглашать истинную цель своих визитов в Тай-Глас. К тому же он вполне осознавал, чем может завершиться эта череда блаженных дней и, более того, чего ждут от него отец и дочь. Он отдавал себе отчет в том, что отец ничего не жаждал так страстно, как видеть свою дочь за наследником Бодоуэна, и, когда Нест скрыла лицо у него на груди, обвила его шею руками и прошептала ему на ухо, что любит, он ощутил лишь радость оттого, что наконец нашел кого-то, кто будет любить его вечно. И хотя Оуэн не отличался чрезмерной принципиальностью, он никогда не попытался бы заполучить Нест на иных условиях, кроме уз брака; к тому же он и вправду мечтал о верной, прочной любви и тешил себя надеждой, что навеки привяжет к себе ее сердце, как только они произнесут священные брачные обеты.

Устроить тайное венчание в те времена не представляло большой сложности. И однажды ветреным осенним днем Эллис, обогнув полуостров Пентрин, перевез их на островок Лландитрин, где малютка Нест стала будущей госпожой Бодоуэна.

Всем нам нередко случалось видеть, как сумасбродные, кокетливые, неугомонные девицы остепеняются, выйдя замуж. Они достигли главной жизненной цели, к которой неутомимо стремились в мыслях, предаваясь всевозможным причудам, и стали живым подтверждением прекрасной сказки об Ундине. Отныне их душа излучает кротость и покой. Несказанная мягкость и нежность сменяют то утомительное тщеславие, с которым они прежде стремились вызывать всеобщий восторг. Примерно так обстояло дело и с Нест Притчард. Если поначалу она во что бы то ни стало стремилась околдовать молодого сквайра Бодоуэна, то еще задолго до заключения брака это чувство сменилось искренней любовью, которую ей не доводилось испытывать до сих пор; и теперь, когда он всецело принадлежал ей, сделался ее мужем, она всей душой жаждала, насколько это было в ее власти, заставить его забыть о тех страданиях, которые, как она с истинно женским тактом угадывала, ему приходилось выносить дома. Она не жалела для него слов любви, осыпала его нежными именами, неизменно и неутомимо во всем потакала его вкусам, будь то ее наряды, распорядок дня, даже самые ее мысли.

Неудивительно, что он вспоминал о дне свадьбы с благодарностью, какой редко увенчиваются неравные браки. Неудивительно, что сердце его билось учащенно, как и прежде, стоило ему только свернуть на узкую тропинку, ведущую в Тай-Глас, и увидеть, как, несмотря на пронизывающий зимний ветер, Нест стоит на пороге в полутьме, ожидая его прихода, а тем временем свеча в маленьком оконце ярко горит, словно маяк, чтобы он не сбился с пути.

Злоречивые упреки, оскорбления и унижения, которые случалось ему претерпеть дома, изглаживались из его памяти; он думал о своей возлюбленной, в искренности чувств которой не сомневался, о новом залоге их любви, который обещало скорое будущее, и едва заметно улыбался, вспоминая тщетные попытки домашних разрушить мир в его душе.

Прошло еще несколько месяцев, и как-то ранним утром вызванный тайно доставленным в Бодоуэн письмом и поспешно пришедший на ферму Тай-Глас молодой отец был встречен слабым младенческим криком, и бледная улыбающаяся мать, с трудом протянувшая ему ребенка для поцелуя, показалась ему еще более прекрасной, нежели веселая, живая, сияющая Нест, которая когда-то покорила его сердце в маленьком пен-морфском трактире.

Но проклятию суждено было сбыться. Час исполнения пророчества неумолимо приближался.

Глава вторая

Настала первая осень после рождения их мальчика; лето выдалось чудесное – погожее, жаркое и солнечное, и вот уж год постепенно клонился к закату: днем, как и положено осенью, царило приятное, мягкое тепло, по утрам холмы заволакивало серебристыми туманами, а ясными ночами подмораживало. Цветы увяли вместе с летом, но явившиеся им на смену солнечно-желтые листья и лишайники, золотистые соцветия утесника своими еще более яркими оттенками радовали глаз; и если таким было угасание природы, то закат этот поражал горделивой пышностью.

Нест, в стремлении потрафить вкусам мужа, всячески украшала свое жилище, сделалась садовницей и засадила уголки невзрачного дворика перед домом множеством нежных горных цветов, которые перенесла сюда больше из-за их прелести, а не потому, что они были необычными. До сих пор можно увидеть куст шиповника, старый и поблекший, который они с Оуэном некогда тоненьким зеленым саженцем посадили под окном ее светелки. В ту пору Оуэн жил одним только настоящим и забывал обо всем на свете: о тех горестях и бедах, что выпали ему на долю в прошлом, и о тех страданиях и смерти, что, возможно, подстерегали его в будущем. Его сын был мальчик прелестный, истинное благословение для самого любящего родителя: младенец ворковал от радости и бил в ладошки на руках у матери, которая ясным осенним утром, стоя на пороге фермы, повторяла ему «гляди, гляди!» и указывала на отца, поднимающегося в гору по каменистой тропинке, ведущей в Тай-Глас. А