– Но это не он, – сказал ногаец. – Я больше верю этой женщине, чем послу с его родственниками.

– Я видел Бакира и даже говорил с ним… – Деревнин задумался. – Он горяч и прямодушен. Если ему приказали хранить тайну – он ее и будет хранить. Выдал Кул-Мухаммада кто-то другой. Скажи ей это, пусть вспоминает!

Ораз-Мухаммад перевел, и женщина закричала. Воевода стал ее успокаивать.

– Ей все говорили – ее муж предатель, она не верила, – перевел ногаец. – Она рассуждала, как ты. Было что-то в ту ночь, о чем не должны были знать за забором Крымского двора. Если не рассказал ее муж – то рассказал кто-то другой. Но муж несколько раз повторил, что нужно спасать детей. Она пошла к Кул-Мухаммаду, в юрте были Атабай-бек, Мансур – родственник посла, Карасай – племянник посла, Нурболат – тоже какой-то родственник, и все эти люди подтвердили: ее муж сознался, что совершил предательство. Но он не мог этого сделать, говорит Жанаргуль. Ведь он ей сказал, что невиновен. Эти люди поклялись Аллахом, что Бакир признал свою вину. И она поняла – он взял на себя чью-то вину. Почему он это сделал? Она догадалась: он мог это сделать только по одной причине – ему пригрозили, что убьют ее и детей. Вот почему он твердил о детях. Об остальном уже можно не спрашивать.

– Нет, спрашивать все же нужно, – возразил подьячий. – Она для женщины весьма смышленая, но есть вопросы. И мне нужны ответы. Как вышло, что татарин ее вывел? Отчего женщина ему доверилась и доверила жизнь детей? Что она о нем знала, о том татарине?

Воевода и князь переглянулись. Такие вопросы им на ум не приходили.

Ораз-Мухаммад задал их и получил ответ, который его сильно озадачил.

– Татарина звали Якуб. Он приходил на Крымский двор в любое время, Жанаргуль видела его там днем. И видела возле юрты Кул-Мухаммада, возле юрты Атабай-бека, при ней он говорил с Карасай-беком, с другими мужчинами из посольской свиты. Стрельцы его беспрекословно пропускали. Она об этом знала. У нее не было выбора – пришлось заплатить этому человеку.

– Якуб служил боярину Годунову, это я знаю доподлинно, – сказал Деревнин и задумался. Какая-то мысль уже рождалась, но Ораз-Мухаммад сбил его с толку.

– Так он и донес о ночном сборище! – закричал воевода. – Более некому!

– Жанаргуль так и решила. Он либо доносчик, либо помогал предателю передать донос. Но как теперь это докажешь? – рассудительно спросил ногаец. – Если бы можно было говорить с покойниками!..

– Нет, нет… Что-то тут не так… – пробормотал Деревнин, и опять мысль возникла, и опять он ее упустил, потому что заговорила Жанаргуль, заговорила страстно и взволнованно.

– О чем она толкует? – спросил подьячий.

– Хочет тебе объяснить, что Якуб устраивал сделки с московскими купцами. Ей про то говорила Фатима-ханум.

– Кто?

– Жена Атабай-бека. Женщины хотели купить в Москве полотна, украшения, но на Торг их не выпускали. Была одна татарка, тайно приносила притирания. А Якуб приносил образцы товаров.

– Одно другому не помеха. У него должна была быть причина слоняться по Крымскому двору. Если он там что-то вынюхивал – то по приказанию боярина Годунова. А сережки для баб – для прикрытия, – объяснил подьячий. – Не посылал же его боярин торговать перстеньками и сережками. Боярин желал знать, что делается на Крымском дворе. А раз Якуб передал ему донос… Сдается мне, он не хуже посла знал, о чем говорили той ночью в посольской юрте. Значит, либо он знал людей, которые туда тайно пришли, и догадался, чего они желают. Либо кто-то из свиты посла передал ему грамотку для Годунова. Если так – тот человек и есть предатель, который после взбучки от боярина запугал бедного Бакира, пригрозив, что убьет его жену и детей. А вы мне поверьте, что на Москве спрятать тело несложно. Спустить в прорубь на реке – и вся недолга. Но тот человек знал, что Бакир готов спасти жену и детей хотя бы ценой своей жизни… И убивать бы никого не пришлось…

Ногаец вздохнул.

– Откуда только берутся такие подлецы? – спросил он, заведомо не ожидая ответа.

– Порождения шайтана! – закричал Ораз-Мухаммад.

Эти двое, звавшие друг друга братьями, были чем-то схожи – по крайней мере, на взгляд Деревнина, для которого все узкоглазые степные жители были покамест на одно лицо. Но один был горяч и страстен, другой – скорее задумчив и печален, как человек, вынужденный принять плохое для себя решение и не имеющий пути назад.

– Решившись украсть хороший нож, она уже знала, что пустит его в ход. Хотя она и заплатила Якубу, но не доверяла ему и не знала, куда он ее на самом деле приведет. Спроси ее, князь-батюшка, так ли?

Князь задал вопрос, но ответ получил не сразу – Жанаргуль сперва смутилась и даже закрыла лицо руками.

– Да, она шла убивать, – сказал воевода. – Но решилась не сразу. Она честно заплатила тому татарину, чтобы он ее с детьми вывел с Крымского двора и отвел ко мне. Но она боялась: если он за деньги выведет ее и даже проводит ко мне, то кто-то другой ему заплатит больше – и он скажет, где ее искать. Да, убить Якуба она окончательно решила, когда вышла на реку, и ей теперь стыдно. Но жизнь детей была дороже всего. Муж велел их спасать – она спасла.

– Но она никогда не была в Москве. Как она сумела найти тебя, Ораз Онданович? – спросил подьячий.

– Не меня, моего брата. Она умнее многих женщин. Она понимала, что ее будут искать у меня. А при ней говорили о брате, и она запомнила его имя. Расскажи, брат!

– Она, видимо, не только нож украла, но и какие-то драгоценности, чтобы заплатить татарину. Но о них она молчит, – сказал ногаец. – И пусть меня убьют, но я не стану обвинять женщину, которая спасает своих детей. Ей нужно было встретить человека, который понял бы, что она ищет князя Урусова. По особой милости Божьей она набрела на перекресток, где стояли решеточные сторожа. Она несколько