До его сознания дошло, что мистер Джексон откашливается, готовясь к дальнейшим откровениям.

– Не знаю, конечно, насколько родные вашей жены осведомлены о том, какие разговоры ходят насчет… э… насчет отказа мадам Оленска принять последнее предложение мужа.

Арчер молчал, а мистер Джексон окольными путями гнул свое:

– Жаль, искренне жаль, что она отказалась.

– Жаль? Скажите на милость, почему?

Мистер Джексон скользнул взглядом вниз к своему идеально натянутому носку, и дальше – к сияющей штиблете.

– Ну, если свести это к материям низменным – на что она собирается жить теперь?

– Теперь?

– Если Бофорт…

Арчер вскочил и так грохнул кулаком по краю орехового бюро, что из бронзовой чернильницы чуть не выплеснулись чернила.

– Что вы, черт возьми, имеете в виду, сэр?

Мистер Джексон, слегка шевельнувшись в кресле, обратил невозмутимый взгляд к пылающему лицу молодого человека.

– Ну… мне известно из самых достоверных источников, строго говоря, от самой старой Кэтрин, что после того как графиня Оленска решительно отказалась возвратиться к мужу, семья значительно урезала ее содержание, и что этим отказом она лишается еще и денег, выделенных ей ко дню свадьбы, тех, которые Оленски готов был ей вернуть в случае их примирения – а вот что ты, черт возьми, дорогой мой юноша, имеешь в виду, спрашивая меня о том, что имею в виду я? – добродушно парировал мистер Джексон.

Арчер подошел к камину и стряхнул в него пепел.

– Я знать ничего не знаю о личной жизни мадам Оленска, но мне и не надо ничего знать, чтобы понять, что ваша инсинуация…

– О, я тут ни при чем, во‑первых, это Лефертс, – прервал его мистер Джексон.

– Лефертс… который увивался за ней и был отвергнут! – презрительно бросил Арчер.

– Ах так, значит, увивался? – моментально подхватил собеседник, словно факт этот и был расставленной ловушкой. Он сидел в прежней позе – боком к огню, не сводя с лица Арчера тяжелого, умудренного старостью взгляда, цепляя его им, как стальной пружиной.

– Да уж, очень жаль, что она не вернулась к мужу до этого бофортовского провала. Если она вернется сейчас, а он окончательно грохнется, это только подтвердит впечатление, сложившееся отнюдь не только у одного Лефертса.

– О, теперь-то ей вернуться захочется меньше, чем когда-либо! – И, не успев даже выговорить эти слова, Арчер вновь почувствовал, что именно их мистер Джексон от него и ждал.

Старый джентльмен окинул его вдумчивым взглядом:

– Ты так считаешь, да? Что ж, тебе виднее. Только всем известно, что те гроши, что еще остались у Медоры, – в руках Бофорта, и как этим двум женщинам удастся выплыть, если не выплывет он, ума не приложу. Конечно, мадам Оленска может попробовать разжалобить старую Кэтрин, которая была так твердо против ее невозвращения, а старая Кэтрин в состоянии выделить ей любое содержание, какое только пожелает. Но все мы знаем, что расставаться с хорошими деньгами для Кэтрин – нож острый, а остальной родне держать здесь мадам Оленска не так уж интересно.

Арчера душила бессильная ярость, именно в таком состоянии человек готов совершить любую глупость, зная, что поступает глупо.

Он видел, что открывшийся факт неведения Арчером разногласий мадам Оленска с ее бабкой и прочими родственниками на мистера Джексона произвел впечатление и что о причинах исключения Арчера из членов семейного совета старый джентльмен сделал кое-какие собственные выводы. Это вынуждало Арчера быть настороже, но от гнусных намеков насчет Бофорта он терял голову. И все же он сдерживался, не столько опасаясь за себя, сколько помня о том, что мистер Джексон находится в доме его матери, а следовательно, является и его гостем. Старый Нью-Йорк неукоснительно соблюдал правила гостеприимства, и никакому спору с гостем не дозволялось вылиться в ссору.

– Может быть, нам стоит подняться и присоединиться к маме? – сухо предложил он, и последний столбик пепла из сигары мистера Джексона был сброшен в пепельницу у его локтя.

По пути домой Мэй оставалась непривычно молчаливой, и ему казалось, что и в темноте он все еще видит этот ее угрожающий румянец. Что делало его угрожающим, понять Арчер не мог, но то, что румянец был вызван упоминанием имени мадам Оленска – настораживало.

Они поднялись наверх, и он направился в библиотеку. Обычно и она заходила туда вслед за ним, но тут он услышал, как она по коридорам идет к себе в спальню.

– Мэй! – нетерпеливо окликнул он ее, и она вернулась, видимо, слегка удивленная его тоном. – Лампа опять коптит, по-моему, прислуге стоит получше следить за ней, – недовольно проворчал он.

– Прости, больше это не повторится, – отозвалась она решительно и бодро – тоном, который она переняла у своей матери; Арчера всегда злило, когда она начинала успокаивать и ублажать его таким образом, будто и он тоже мистер Уэлланд, только молодой. Она склонилась к лампе, чтобы подкрутить фитиль, и когда свет ярко осветил ее белые плечи и ясные черты лица, он подумал: «Какая же она молодая! Как бесконечно долго еще будет длиться ее жизнь!»

С некоторым ужасом он ощутил и свою собственную здоровую юность, биение крови в жилах.

– Слушай, – сказал он неожиданно, – мне может понадобиться ненадолго съездить в Вашингтон – вскорости, возможно, на этой неделе.

Рука ее все еще лежала на регуляторном колесике лампы, когда она медленно повернулась к нему. Тепло от лампы вновь разрумянило ее щеки, но они побледнели, когда она подняла взгляд.

– По делу? – спросила она так, будто иной мыслимой причины быть и не может, а спрашивает она чисто автоматически, словно доканчивая предложение за него.

– Естественно, по делу. Там в Верховном суде будет рассматриваться один спорный случай о праве на патент.

Он назвал имя изобретателя и продолжал расписывать детали с гладкостью опытного лгуна, подобного Лоренсу Лефертсу, а она слушала внимательно, время от времени вставляя: «Понятно».

– Перемена обстановки пойдет тебе на пользу, – только и сказала она, когда он кончил, – и, конечно же, ты должен навестить там Эллен, – добавила она, глядя ему прямо в глаза и лучезарно улыбаясь, как если б она просила его не забыть выполнить некую тягостную семейную обязанность.

Сказано было только это, и не больше, но в подтексте, который оба они отлично научились расшифровывать, это означало: «Ты, конечно, понимаешь, что я знаю все, что люди говорят об Эллен, и всей душой сочувствую усилиям семьи возвратить ее мужу. А еще я знаю, что по какой-то причине, о которой ты предпочел мне не говорить, ты посоветовал ей воспротивиться решению, которое старшее поколение семьи, как и наша бабушка, дружно одобрили, и из-за твоего совета Эллен пошла против всех нас и дала пищу критике, на которую, возможно, и намекнул тебе этим вечером мистер Силлертон Джексон, чем так раздражил тебя…