Сквозь бьющий в лицо фонтан брызг он различил темную массу — камень, который должен был остаться слева. Леха чуть подался вправо, чтобы свернуть.

На какое-то мгновение он ощутил под правой ногой пустоту. Потом вдруг коварный склон словно подтолкнул его снизу и сбоку. Лешу бросило влево, оторвав от земли. Взмахнув палками и так и не поняв, куда он летит, где верх, где низ, Леха врезался левым плечом в снежный ковер.

Рассекая плечом и шеей острую корку и набирая за шиворот целые охапки снега, он понесся вниз несколько необычным для лыжника стилем.

Левая рука, прижатая его весом и палкой, оказалась вне игры. Избавившись от второй палки, Леха выбросил вперед правую руку, пытаясь даже не остановиться, а хотя бы избежать необходимости прокладывать себе путь открывшейся и уже, наверное, порядком ободранной шеей.

Движение несколько замедлилось, и Лехе удалось развернуться полубоком и выпростать вторую руку. Рукава «олимпийки» задрались, и теперь подлая снежная корка беспощадно драла с рук кожу.

Крича от острой боли, Леха продолжал катиться по снегу, не пытаясь опускать руки в снег: перспектива затормозить, налетев на какой-нибудь неласковый валун, притаившийся под так мило искрящимся на солнце снежком, сулила в лучшем финале пару переломов.

Когда же наконец казавшееся бесконечным скольжение на боку закончилось, Леха, обессиленный, ткнулся лицом в снег и замер, ощущая лишь, как боль неумолимо взбирается по предплечьям, жадно впиваясь в плечи, шею и усеивая все тело тысячами острых иголок.

Наверное, он отключился, потому что когда он снова открыл глаза, то не увидел ни яркого солнечного света, ни гор.

Над ним склонился человек. Это был не инструктор. Но лицо его казалось знакомо. Леха знал, кто это, но не мог сразу вспомнить, кто именно.

Боль начала возвращаться, приходя в себя вместе с Лехой, и, прежде чем тот вспомнил, кто же этот склонившийся над ним человек, она заставила его зажмуриться и выпустить сквозь стиснутые зубы наружу протяжный стон.

— Да, ребятишки, — услышал он голос над собой, — вы явно перестарались.

— Да, Туча, мы же… — заговорил было кто-то, оправдываясь, но тот же голос оборвал его:

— Вам сказано было, чтобы без следов! Без следов!

Раздались чавкающие звуки ударов по телу.

— Туча, ну я-то что? — Голос был молодой, а обладатель его едва не плакал. — Что Леонидыч говорил, то и делали…

— Ладно. Значит, врач сказал, что, кроме башки, ничего серьезного?

— Ну, руки…

— Хрен с ними, с руками… — Тот, которого называли Тучей, сплюнул. — Но с такой башкой…

Реальность постепенно возвращалась.

Леха лежал не на пушистом, тающем под его весом снегу, а на каком-то возвышении, покрытом, кажется, одеялом, и происходило это не в далеком Приэльбрусье, а в закрытой бойлерной, где-то под сталинским ампиром, едва ли не в центре Москвы.

Он вспомнил это лицо. Туча. Человек Мамая, приезжавший вместе с Геной убеждать его отказаться от своей доли в кафе.

Не открывая глаз, Леха восстановил в памяти все произошедшее с ним накануне. Предстояло начать новый раунд. Несмотря ни на что, похоже, предыдущие остались за ним.

Судя по разговору, в планы бандитов не входило ни убивать, ни даже оставлять следы побоев на пленнике. Это могло означать только одно: его собирались-таки выпускать, причем выпускать в ближайшее время. Значит, пыток больше не будет. Мысль эта обрадовала его даже больше, чем предстоящее освобождение. Он выдержал, не сломался. Он оказался сильнее. Сильнее этих ублюдков, сильнее боли и страха.

Осталось еще немного, и весь этот кошмар останется позади.

Тем временем появился и Леонидыч. Туча обрушил на его голову новый поток брани. Палач не отвечал. То ли не хотел попусту оправдываться, то ли иерархия не обязывала его отчитываться перед Тучей.

Леха открыл глаза.

В бойлерной стало не то что светлее, но освещение стало иным. Очевидно, где-то позади горели две-три лампочки. Их тошнотно-желтый свет позволял теперь различить своды потолка.

Да, это была, вне всякого сомнения, бойлерная, подготовленная для того, чтобы служить бомбоубежищем. Значит, предположение о том, что эта импровизированная тюрьма находится в пределах города, верно. Правда теперь это уже не имело значения: его и так освободят.

Но почему? Почему его хотят вернуть на волю, да еще в целости и сохранности? Странно, что он не задался этим вопросом сразу.

Ясно, что причина такой перемены отнюдь не в том, что в бандитах пробудилась совесть или что-нибудь подобное. Кто-то предпринял ответные шаги, оказавшиеся весьма и весьма эффективными. Кто?

Для начала, кому он нужен? Оксана, Зуля и Андрей. Все. Родители не в счет: они не смогли бы ничего сделать. Но вряд ли ребята сами смогли найти рычаги, развернувшие криминальную машину на сто восемьдесят градусов. Скорее всего, они обратились за помощью…

Все было очевидно. Леха мог шаг за шагом описать все, что происходило на воле. Андрей связался с Анваром. Тот вызвал Мамая на «стрелку», а Мамай распорядился освободить заложника. И, по всей видимости, Анвар взялся за дело серьезно: раз речь идет не только об освобождении, но и о целости пленника.

— Оклемался? — Туча заметил, что Леха открыл глаза, и снова подошел к нему.

— Тебе бы так оклематься, — промычал Леха, с трудом шевеля распухшими губами.

— Не груби дяде.

Туча поставил ногу на возвышение, на котором лежал Леха. Судя по происшедшему под ним движению, Леха понял, что лежит на подиуме из тех самых старых покрышек.

— Скажи мне лучше, — Туча на секунду задумался, глядя куда-то поверх головы собеседника, — бабки, которые ты вложил в эту харчевню, твои были?

Вопрос был несколько странным. Какое им дело до того, чьи это были деньги? Но дело, очевидно, есть. И вопрос этот волнует их даже больше, чем его, Лехино, состояние.

Но раз вопрос этот так важен, то ответить на него нужно правильно. Не честно, не точно, а именно правильно, так, как уже, по-видимому, ответил на него кто-то из его друзей. Но как будет правильно?

Деньги были Лехины. Факт этот никто не оспаривал и не собирался опровергать до сегодняшнего дня. Речь шла о том, чтобы эти вложения компенсировать. Что же изменилось сегодня? Ясно, что прошли переговоры об освобождении. И скорее всего, не обошлось здесь без Анвара, а значит, разбирались они с Мамаем «по понятиям». И что? Как Лехин ответ мог повлиять на дальнейший ход событий? Может быть, Гена заявил, что именно он вложил все деньги в кафе? Вряд ли. В этом случае бандиты не морочили