Шрифт:
Закладка:
После этого Фимушкин обошел весь строй и лично пожал руку каждому из нас со словами:
– Спасибо, Солдат, за Победу!
Некоторые робко возражали:
– … Но я – сержант, товарищ капитан.
Фимушкин вернулся на свое место.
– Я не ошибся, назвав всех вас солдатами. Я – тоже солдат! Это слово имеет несколько значений. И оно означает не только воинское звание. В широком смысле – это военный человек в любом звании опытный в военном деле; обладающий воинскими качествами. За годы войны мы приобрели большой опыт борьбы с врагом. А дело ее защиты стала для всех нас главной профессией. Поэтому все мы от рядового до маршала – Солдаты. Петр Первый, который ввел это звание в российской армии, прописал в Уставе: «Имя солдата просто содержит в себе всех людей, которые в войске суть, от высшего генерала даже до последнего мушкетера, конного и пешего…».
Когда-то в Италии так называли воинов-наемников, получавших жалование за военную службу. А само слово произошло от названия монеты, которой платили это жалование – сольди. В отличие от итальянцев мы с вами – не наемники. Мы по зову сердца встали в трудный час на защиту своей Родины. И мы выстояли. Мы победил врага. Мы сломали хребет фашистскому зверю. Задавили его в собственном логове.
Здесь в Западной Украине некоторые из нас впервые услышали слово «москаль». Так пренебрежительно, с оттенком презрительности нас называл украинские националисты. Но для нас в этом слове нет ничего унизительного. Слово это перекочевало из польского языка и обозначает как «выходец из Москвы, русский (солдат)». Запомните это на всю жизнь. Нас нельзя обидеть тем, что мы – русские, что мы – Солдаты! И поэтому я горжусь тем, что я – МОСКАЛЬ, русский солдат! С праздником Победы вас, мои боевые друзья! Ура!
Слова Фимушкина были настолько точными и правильными, что едва прозвучала команда «Разойдись!», как послышалась другая:
– Качать комбата!
Сразу же после построения Страхов вызвал меня к себе.
– Позвонили из строевого отделения. Завтра прибыть в штаб батальона для окончательного расчета и убытия в военное училище. Все, Николай Петрович, война закончилась, наши с Вами пути-дорожки разойдутся, и больше мы с Вами никогда не увидимся, – Николай Евгеньевич впервые за всё время нашего знакомства назвал меня по имени-отчеству. Обычно он так обращался только к тем людям, которых уважал. Для меня это был добрый знак. – Хотя, конечно, хотелось бы встретиться лет через двадцать и посмотреть, как у каждого из вас сложится жизнь, кто кем станет, чего добьется в жизни.
– Даст Бог, встретимся, товарищ лейтенант! Что-то мне подсказывает сердце, еще встретимся!
И мы, действительно встретились. Только не через двадцать, а через тридцать лет.
– Ну, дай-то, Бог! А тебе желаю поступить в училище, закончить его, дорасти до генерала! Воевал ты хорошо! За спины не прятался! В бою каждой пуле не кланялся! Товарищей не подводил. Как говорится, с тобой многие ходили в разведку, и каждый пошел бы еще раз!
Страхов пожал мне руку, а потом крепко, по-мужски обнял.
– Спасибо тебе за службу!
– Вам спасибо, Николай Евгеньевич! Если честно, с таким командиром и воевать не страшно! За Вами ведь мы были все как за каменной стеной! Хороший Вы человек!
– Извини, если когда-то обидел. Всякое бывало! Война…
Я видел по глазам Страхова, как тяжело ему было все это говорить – столько между нами за годы войны накопилось и служебного, и личного. Мы с ним, действительно, по- настоящему сроднились.
– Ну что Вы, Николай Евгеньевич! – стушевался я. – Все нормально! Обижаться не за что. Наоборот, я многому у Вас научился! Спасибо за науку! Побольше бы таких командиров! Если бы не Вы…
– Ну, ладно, – Страхов взял меня двумя руками за плечи. – Давай, иди. Тебе еще собраться надо! Если говоришь – свидимся, значит свидимся! Тогда не говорю «прощай»! До встречи! До свидания!
Я молча приложил к козырьку ладонь, затем повернулся, громко щелкнув при этом каблуками, и вышел из кабинета.
По пути из штабного домика в казарму я шел, тяжело опустив голову, стараясь ни на кого не смотреть. Слезы наворачивались на глаза. В августе 1943 г. после окончания Загорской школы радистов я впервые попал в минометную роту 237 ОСБ. С того дня прошел год и три месяца. Но для меня это была целая вечность. Я прекрасно помнил этот день. Все это время я гордо носил звание минометчика. И вот настал момент расставания…
Налетели воспоминания…
Для меня время словно побежало вспять, будто бы кто-то запустил обратный отсчет волшебного хронометра.
Я закрыл глаза, и в голове, сменяя друг друга как в детской игрушке-калейдоскопе отчетливо и ярко стали появляться картины из моего недавнего фронтового прошлого.
Они были настолько четкими и осязаемыми, что я вновь и вновь переживал каждое событие. Казалось, что они произошли не два-три года назад, а буквально вчера.
Я явственно видел лица своих товарищей. Но в большинстве своем это были лица тех, не дожил до победного дня. Почему моя память была так избирательна и сконцентрировалась именно на них?
Может потому что сейчас, когда закончилась война, они незримо были с нами и откуда-то сверху смотрели на нас, вместе с живыми сопереживали, радовались общей победе, безмолвно ликовали, понимая, что их жертвы не были напрасными, а их подвиг будут помнить всегда?
Долгие четыре года, день за днем мы с нетерпением ждали этого события. Мы приближали его в своих мыслях, мечтах: завтра, завтра, завтра… И вот оно, это «завтра» наступило.
Чувство безмерной радости, всеобщего ликования переполняло нас, но где-то в глубине души, в сердце было еще одно чувство – нестерпимая боль и горечь наших потерь. Не было ни одного человека, судьбу которого не затронула бы война, кто бы не потерял родного или близкого – мать, отца, брата, сестру, мужа, жену, невесту, жениха, друга, товарища…
Слишком дорогую цену заплатили мы за эту победу. Оттого мир приобрел величайшую, я бы даже сказал неизмеримую ценность. Когда мы добиваемся какого-либо успеха в спорте, учебе, работе, карьере и вообще в жизни, то при этом говорим: «Победа досталась дорогой ценой». А какова цена нашей Победы? С чем можно сравнить ее, чем измерить?
Думаю, что такой единицы измерения в мире просто не существует. Я уверен, статистика потом все подсчитает – сколько было убито и ранено на фронтах солдат, сколько мирных граждан погибло под бомбежками, замучено в концентрационных лагерях и угнано на работы в Германию, разрушено городов, сожжено деревень и хат, взорвано заводов, фабрик, мостов, количество оставшихся сиротами детей. Выведут результат до последней цифры.
Пройдут годы. Заводы восстановят, города отстроят заново, поля засеют и соберут с них новый урожай. И только людскую боль нельзя будет ничем заглушить, потому что уже никто не вернет обратно тех, кто отдал свои жизни ради Победы.
Я подумал: вот бы собраться после войны всей ротой или даже всем батальоном и вспомнить все…
У входа в казарму меня окликнул Агишев:
– Дёмин!
Его голос моментально вывел меня из состояния «сомнанбулизма».
– Ты где ходишь? Имущество сдавать думаешь?
Я промолчал. Спорить со старшиной было бессмысленно. Лучше молча подчиниться.
Но поскольку полностью переход от воспоминаний к действительности еще не завершился, и я, находясь под впечатлением переживаний, глядя на строгое лицо старшины, произнес:
– Спасибо вам за все, товарищ старшина!
– Ефрейтор, что с тобой? – испугался Агишев. – Уж не потерял ли ты что-нибудь из закрепленного за тобой имущества? А? Говори правду!
– Никак нет! Все в полном наличии!
– И что же ты тогда от меня хочешь?
Затем хитро улыбнувшись, добавил:
– А, понял. Портянки новые, небось, будешь просить?
– Никак нет!
– Ремень?
– Никак нет!
– Фуражку?
– Да нет же!
– Предупреждаю сразу: нового обмундирования
