– Это древний праздник, будут гуляния и костры на площади до полуночи, а после в лесу стая продолжит праздновать.

Рука Маркуса легла на плечо, заскользила ниже. Пальцы, лаская, обвили ее запястье. Энн хотела возмутиться, но почему-то не стала этого делать, позволяя гладить кожу, ставшую чувствительной. И высвободила кисть лишь тогда, когда увидела в потемневших глазах Шварца желание, которое отдалось в ней тянущим чувством внизу живота.

Маркус задевал в ней что-то звериное, будил ее внутреннего влколака, но она при этом не переходила черту, всегда сдерживая и его, и свои порывы. В отличие от холодного чопорного Карла, Маркус представлялся жарким костром. Но нужно ли ей было сгореть, чтобы обрести себя настоящую? Или же звериную сущность Энн стоило охлаждать холодным вниманием одного несносного упыря?

С последнего сообщения от мистера Рота прошло два дня. Энн порывалась написать первой, чтобы узнать об обстановке в городе, но в последний момент откладывала телефон и уходила из своего временного жилища. Возможно, беспокойство ей причинял и тот факт, что со дня побега Карл больше не пытался писать или звонить. Энн не должно было волновать его молчание, но то и дело она видела Карла во снах, восполняющих его отсутствие в реальности.

Эд не ответил на ее сообщение с приглашением приехать в Пертисау. До полнолуния оставалось еще немного времени, поэтому Энн рассчитывала вернуться в Прагу вовремя, чтобы помочь ему с первым оборотом.

* * *

Утро понедельника принесло сюрприз прямо под двери деревянного шале. На крыльце кто-то оставил ей соломенную куклу. Подняв ее и повертев в руках, Энн зашла с ней к фрау Миллер.

– О! Ты все-таки получила ее, – тепло улыбнулась она.

– Насколько я помню, по обычаю куклу оставляют на пороге молодые люди.

– Да. Вернее, один. Раньше куклы оставляли слишком переборчивым фройляйн, тем самым показывая, что им давно пора остепениться и выбрать суженого. Сейчас традиция немного изменилась, и соломенная кукла – признак сильных чувств. Мужчины оставляют ее той, в кого влюблены.

Щеки Энн опалило жаром. Не трудно было догадаться, кто оставил куклу. Фрау Миллер заговорщически подмигнула и пошла готовить завтрак. Энн прижала ладонь к щеке, второй рукой обнимая куклу. Она не должна увлекаться, ей лишь нужно уговорить Маркуса и стаю помочь Богемии.

Поев, Кинских вернулась в шале и легла досыпать. Платье и туфли на вечерние гуляния уже ждали в шкафу. Энн купила их в местной лавке. Платье на тонких бретельках, шелковое, бутылочного цвета, оттенявшее ее глаза. Оно струилось по коже, изящно очерчивая изгибы, но не облегая. По длине платье доходило до колен. Туфли шли в комплекте к платью: малахитовые с изящной маленькой шпилькой.

Проснувшись ближе к четырем часам, Энн приняла душ и надела платье. Около пяти вечера в двери постучали.

– Я сейчас.

Не глядя на пришедшего, Энн вернулась за легким бежевым пиджаком, накинув тот на плечи. Обернулась. Маркус стоял в дверях и, приложив руку к груди, восхищенно рассматривал ее. Волосы Энн решила оставить распущенными, и они свободно струились по плечам, доходя до лопаток. Маркус выглядел празднично: серые льняные брюки, такого же цвета пиджак, под ним белая футболка.

Он ничего не сказал, но Энн чувствовала его молчаливое одобрение.

– Маркус, когда вы примете решение? Неделя почти прошла, мне нужно будет вернуться, – заговорила она, первой разрушая вязкую тишину между ними.

– Скоро. Это будет зависеть от того, как закончится сегодняшняя ночь.

Сказал и улыбнулся самой хитрой из своих улыбок. Энн опешила, остановившись.

– Ты… ты…

Он рассмеялся.

– Тебя ждет испытание, а не то, что ты себе надумала, шаловливая девчонка.

– Ну, знаешь!

Энн пошла вперед, чувствуя, как кровь приливает к лицу и шее, пока он шел за ней и посмеивался.

– И откуда такие пошлые предположения, графиня?

На площади зажгли гирлянды из фонариков, создавая праздничную атмосферу. Дети гурьбой носились между компаниями взрослых. Вдоль пристани расположились несколько рыночных деревянных домиков, в которых продавали сладости и украшения. В самом центре горел костер. Рядом уже стояли уличные грили с запеченным ароматным мясом, от запаха которого рот Энн наполнился голодной слюной.

Она прикрыла глаза, и тут же все присутствующие расцветились огнями. Все они были влколаками, и лишь около десяти людей на площади оказались простыми туристами.

Праздник начался, едва Маркуса увидели жители Пертисау. Несколько пожилых мужчин заиграли национальную мелодию, мотивы которой смешивались с разговорами, криками, смехом.

– Голодная? – спросил Маркус, заметив, что Энн смотрела на мясо.

– Еще как.

Едва они поели, как Маркуса за руки утащили дети участвовать в первом танце, а потом и во втором. Энн с улыбкой наблюдала, как он с удовольствием дурачится с ними. Потом заиграла мелодия лендлера[54], и Шварц, обвив рукой талию Энн, закружил ее в танце. Быстрая мелодия сменилась медленной. Все плясали, но Кинских заметила, что детей увели с праздника. Маркус, кажется, успевал участвовать и в разговорах жителей, и мелькать в кругу возле костра, обнимая горячей рукой спину Энн.

Когда они наконец решили передохнуть и выпить чего-то освежающего, перед Маркусом возникла Луиза.

– Шеф, – она кокетливо присела, демонстрируя верхние девяносто, почти нагие и лежащие на вырезе традиционного корсета. – Я целый вечер жду, когда вы подарите мне танец.

Кинских сдержалась, чтобы не скривиться от этого откровенного заигрывания. Маркус обернулся к Энн.

– Ступай, – натянуто улыбнулась она и, не оглядываясь, пошла к палатке с напитками.

Кинских не смотрела на танцующих. В окружении влколаков она вдруг почувствовала себя одинокой, словно не цельной. Она не отрывала взгляд от темной толщи озерной воды за костром, думая о том, что хотела бы сейчас увидеть рядом с собой холодного, как Ахензее, бывшего короля Богемии.

Мелодия сменилась несколько раз, а Энн все стояла со стаканом мохито в руках. Гитары выдавали нечто томное и медленное, цепляя эмоции Энн на свои струны.

– Анета?

Она повернулась. Маркус протянул ей руку.

– Сегодня еще не закончилось, а ты уже печальна?

– Просто задумалась.

Шварц, крепче прижав ее к себе, повел в танце. Сумерки и туман, сползший с гор на озеро, скрыли их от всего мира.

– Анета? – позвал он, выдирая из задумчивости. – Тебе нравится у нас?

– Да, – искренне ответила она, улыбнувшись.

– Знаешь, в моей жизни есть три вещи: чего я хочу, во что верю и что мне нужно делать. И они не всегда совпадают. Но я стремлюсь к тому, чтобы это жизненное трио двигалось в такт.

Лицо Маркуса оказалось совсем близко. Продолжая обнимать