Шрифт:
Закладка:
– Вальтер! – сестрица ударяет меня по рукам, что приводит меня в чувства. – Как ты мог?!
– Как я мог что, Серафима?! – резко кричу на нее, ибо терпение уже закончилось, не ей меня осуждать.
– Как ты мог так поступить с девочкой? Это все из-за Милы? Эта тварь настолько отравила тебя, что ты превратился в насильника? Вальтер! – какие громкие слова, сколько в них апломба и сколько лицемерия.
– А тебе не плевать, сестрица? Я могу делать то, что хочу, не спросив у тебя на это разрешения.
– Почему плевать? Ты своим мерзким поведением сломал себе жизнь, брат! Если кто-то узнает об этом, то, помимо своей семейной жизни, ты и карьеру погубишь и доброе имя нашего рода! – а я на какую-то секунду успел подумать, что ее беспокоит судьба девушки, но Серафима неисправима. Всегда ее заботили только деньги, власть и собственный статус, который весьма вырос после моего назначения на должность советника короля. И это я отвратителен? Я бы мог поговорить с ней, объяснить, но всё бессмысленно, не стоит и пытаться.
– Не тебе меня поучать, сестра. Особенно после проклятия, что ты наложила на меня и мою драгоценную женушку, – мокрая одежда шипит от огня, охватившего меня, Серафима напугана, я чувствую ее страх. Пятится к двери, выставив руки перед собой.
– Вальтер, не надо… – шепчет в таком неподдельном испуге, словно я какой-то монстр. Можно подумать, я хоть раз бил ее, магией или руками, как будто действительно считает, что я пал настолько низко. И это говорит родная сестра, единственный оставшийся в живых родной для меня человек. Огонь ушел, он все равно не сможет причинить ей вред, даже если она уже не считается частью рода.
«Вальтер, береги сестру. Она слишком глупа, чтобы жить в этом мире самостоятельно», – говорил мне отец часто, он был человеком сложным, военным, одно слово.
До Трута именно он занимал должность военного министра, но умер от внезапного нападения много лет назад. Моя мама так же умерла, рожая Серафиму. И, пока отец колесил по другим странам, туша свое горе в борделях и выпивке, я смотрел за этой вредной девчонкой, растил ее. Появлялся он дома редко, еще реже обращал на нас с сестрой внимание. Наверное, поэтому сестра стала такой, какой стала, ей так хотелось внимания отца, что она еще с детства начала вытворять просто невозможные вещи. Ее поведение становилось все хуже и хуже, а уж когда, проучившись всего месяц в академии магии, она выскочила замуж чуть ли не за первого встречного, отец рвал и метал. Обвинял во всем он, конечно же, меня. Совсем забыв о том, что, когда она родилась, мне было всего десять лет. Отец повесил заботу о сестре на меня и с кучу обслуги, не приняв свою ответственность. Легче увидеть в чужом глазу соринку, чем бревно в своем. Помню, как злился на него, когда мы ссорились перед его последней командировкой к эльфам. Помню свои слова, что бросил ему в спину на прощанье: «Лучше бы ты умер, чем мама». И на следующий день после этого где-то на улицах столицы эльфов его нашли с кинжалом в шее. После похорон сестра развелась с мужем, очевидно, она винила себя в гибели отца. Но правда была в том, что после потери матери он сам искал смерти. До встречи с Милой я не понимал, как можно настолько сильно любить человека, что после его смерти плевать на все, включая собственную жизнь.
– Вон, – говорю с придыханием, давая ей последний шанс уйти по собственной воле.
– Нет, ты не тронешь меня! – Серафима гордо поднимает подбородок, даже делает шаг ко мне. – В этот раз ты будешь меня слушать!
– ВОН! – порыв воздуха сносит дверь за спиной сестры, сбив при этом служанку, скорее всего подслушивающую за дверью.
– ВСЕ ВОН!!! – кричу на обеих женщин и посылаю им в спину воздушного пинка, чтобы поторопились.
– Вальтер, ты об этом пожалеешь! – кричит Серафима где-то в коридоре, пока поток воздуха не выкидывает ее из особняка.
Может, стоило ее хотя бы раз заклятием долбануть? Так, чтобы неповадно было лезть ко мне? Злость на сестрицу еще не прошла, хватаю висящую на одной петле дверь и срываю ее на пол. Как же они все мне надоели, все надоело! Падаю на диван и пью эльфийское вино из горла бутылки, совсем не чувствуя его вкуса. Закрываю глаза, откидываясь на спинку, и тяжело вздыхаю. Чувствую ее присутствие, даже не смотря на нее. Мне надоела неопределенность, надоела эта чертова метка, надоели вопросы, на которые она не отвечает.
– Хочешь? – протягиваю ей бутылку, не открывая глаз.
Ее холодные пальцы касаются моей руки, когда она забирает бутылку. Хотя бы она меня пока ни в чем не обвиняет. Диван прогибается, она садится рядом, хотя могла сесть на другой диван. Слышу ее вздох, как она глотает вино и ставит бутылку на кофейный столик. После этого берет свою сумку и что-то в ней ищет, отчётливо слышно, как звенят пузырьки, шуршат пакетики с порошками. Хочет меня отравить? Забавно будет посмотреть на ее лицо, когда, убив меня, она убьет и себя. Если, конечно, она и правда не знает о метке на своей спине.
– Когда-то очень давно, сестра рассказывала мне одну магическую сказку, – она замолчала, едва начав говорить, и судорожно вздохнула, переключившись на что-то.
Приоткрываю один глаз и наблюдаю, как она достает какую-то мазь из пузырька и наносит ее на раны. Они заживают в считанные мгновения, не оставив и намека на шрамы. Слегка улыбаюсь, почему-то не сомневался, что у нее есть в запасе что-то подобное. Она надела платье, наверное, то, что принесла Серафима. Кажется, сестра поняла меня слишком буквально, ибо платье закрывало абсолютно все и походило больше на балахон жриц, чем на обычную одежду сестры. Где Серафима вообще его взяла? И почему даже в такой гадкой одежде, с мокрыми распущенными волосами она кажется мне красивой?
– Странные у вас сказки, в них почему-то всегда есть насилие и почти всегда плохой конец, – проговорила она спокойно, я бы даже сказал уверенно, если бы ее вылеченные руки не дрожали так сильно. Не отвечаю на ее реплику, жду, когда
