Шрифт:
Закладка:
– Неужели она рассказала?
– Если бы отказалась, рассказала бы я. Марина сделала правильный выбор, а Георгий повел себя не так, как можно было ожидать.
– Он женился на ней, несмотря на ребенка?
– Да! В графе «отец» записали Гошу, хотя Карл был против.
– А Лариса?
– Лариса желала счастья своему сыну, а ему удалось убедить ее, что счастье для него возможно лишь с Мариной.
– А Эдуард, он в курсе, что не родной Георгию и Карлу?
– Чего не знаю, того не знаю – во всяком случае, при мне этот вопрос не поднимался. Хотя должна сказать, что Мариночка порой жаловалась на Карла, особенно в последнее время.
– В последнее?
– Ну, в смысле, когда Эдуард вошел в дело и начал ему помогать.
– Почему она жаловалась?
– Как всякая мать, Марина считала, что Эдик недооценен. Он, по ее мнению, мог получать зарплату побольше и принимать решения, не дожидаясь одобрения деда.
– А вы как думаете?
– Я думаю, она ошибалась: Карл просто был таким человеком – ни с кем не цацкался, даже с родней. Если бы он имел что-то против Эдика, он ни за что не позволил бы ему стать своей правой рукой, ну а то, что у них имелись разногласия, по-моему, нормально!
– Выходит, Карл знал, что Эдуард – не его родной внук… – пробормотала Лера едва слышно, но Вера Кирилловна ее услышала.
– Ну да, разумеется! – подтвердила она.
– Как считаете, мог он из-за этого оставить Эдуарда без наследства?
– Карл составил завещание? Не знала… В любом случае Эдик получил свою долю после гибели Георгия, да и не бедствовал он, ведь, что бы там ни говорила Марина, платил ему Карл хорошо!
Выйдя на улицу, Лера постояла, наслаждаясь теплыми солнечными лучами. Три дня до этого стояла страшная жара, но сегодня температура упала до комфортных двадцати градусов. Небо было безоблачное, и Лера поймала себя на мысли, что ей не хочется возвращаться в душный кабинет, но ее ожидало много бумажной работы. Кроме того, утром звонила Суркова и просила зайти и отчитаться о ходе дела: видимо, ее дергали «сверху», и Лера не хотела подводить начальницу. Перед визитом она решила набросать план доклада, прочитав который пришла к выводу, что докладывать-то особо и не о чем. И огорчилась.
* * *
Дым гордился своим прозвищем: оно как нельзя более соответствовало его легендарному умению исчезать, буквально растворяясь в воздухе, когда казалось, что руки легавых или конкурентов уже готовы сомкнуться на его шее. Причина его успеха крылась не только в феноменальных физических способностях, но и во внешности: невысокий, коренастый, неприметный, Дым легко смешивался с толпой, оставляя погоню в недоумении. На открытом пространстве такие фокусы проворачивать гораздо сподручнее, поэтому, заходя в любое место, где имелись двери, Дым проявлял особую осторожность и все тщательно проверял, оставляя себе пути для отхода. Но сегодня определенно выдался не его день!
Подъезд был темным, сырым и вонял кошачьей мочой, но именно здесь Дым чувствовал себя в наибольшей безопасности, ведь это – подъезд его собственного дома. Хабарики, усеявшие растрескавшийся пол, расписанные матерными лозунгами стены и неработающий лифт являлись признаками того, что он, наконец, оказался в родных пенатах после тяжелого трудового дня. Опасность он ощутил не так, как обычные люди, – ухом, носом или шестым чувством, а всем телом: она окутала его, словно липкая полиэтиленовая пленка. Рванувшись назад, Дым нащупал в темноте ручку двери, когда на его предплечье сомкнулись чьи-то крепкие пальцы.
– Не трепыхайся, Дым, мне только поболтать, – тихо, но отчетливо произнес знакомый голос.
– Логинов? – боясь поверить в свою удачу, пробормотал толкач[10]. – Ты же вроде перешел из…
– Да-да, я теперь в Комитете, с «дурью» больше дела не имею, – перебил его опер. – Так что я по другому вопросу.
– По какому еще вопросу?
– Перетереть надо.
– Ничего не знаю! – выпалил Дым и попытался вывернуться из мертвой хватки Логинова, но тщетно: тот держал его крепче, чем челюсти питбуля.
– А если я тебя сейчас обшмонаю?
– Ты же больше не в наркоотделе!
– Но у меня там остались друзья, и они скажут мне большое спасибо, если…
– Ладно-ладно, о чем ты хотел поговорить?
– Да-а, стареешь! – усмехнулся Виктор.
– Это еще почему? – обиделся толкач.
– Быстро сдаешься! Давай-ка рассказывай, где взял цацки?
– Какие такие цацки?
– Такие, которые ты пару дней назад барыге продал, в скупке.
– Ничего не продавал, клевета это!
– На цацках кровь, Дымок, – пояснил Логинов. – Я могу прямо сейчас оттащить тебя в контору, и мы составим протокольчик, по сравнению с которым вся твоя «толкальная» карьера покажется детскими игрушками!
– Какая еще кровь? – забеспокоился Дым.
– Бабу за них грохнули, понимаешь? Богатую бабу!
– Логинов, ты же знаешь, я не по этому делу!
– Мы давно не виделись – вдруг ты изменил взгляды?
– Ничего я не менял и никакой бабы не знаю, правда!
– Тогда рассказывай, где взял цацки. Меня интересует серьга-пусета с брюликами.
– А-а, ну так бы и сказал сразу, а то – кровь, кровь…
– Так что?
– Было дело, приходил один. Принес цацку.
– Он же не одну принес, так? – вкрадчиво подсказал оперативник.
– Ну, несколько, да, – неохотно подтвердил Дым. – Я, правда, только эту запомнил, потому что она всего одна. Красивая – я бы своей барухе[11] подарил, если бы пара была…
– Опиши продавца. Ты с ним знаком?
– Видел пару раз.
– Видел?
– Брал он у меня, но всего два или три раза. В этот раз тоже хотел, но денег не принес, только цацки. Дорогие, видать, – я думал, у мамки спер!
– Почему у мамки?
– Так сосунок же совсем, лет шестнадцать ему, не больше!
– Сосунок… Ну-ка, погодь! – Не ослабляя хватки, Логинов вытащил телефон и, найдя нужную папку, показал Дыму снимок.
– Точно, он! – закивал толкач.
– Ты уверен?
– А то – у меня зрительная память знаешь какая!
– Отлично, молодец! – похвалил Дыма Логинов. – Поехали!
– Куда это?
– В контору.
– Ты же обещал!
– Мне нужны твои письменные показания, а не «дурь», понятно? Потом отпущу. Честно.
* * *
Суркова ждала Леру в скверике: она решила, что в такую погоду грех сидеть в четырех стенах, а поговорить можно и на свежем воздухе. Лера ввела начальницу в курс того, чем они занимаются, а также поведала ей о встрече с соседкой Марины, которая случайно оказалась
