Голоса и смех, удаляясь, становились всё глуше. Невидимая Павлу пара ушла в свой романтический вечер, под своё звёздное небо. На танцпол или в один из гостеприимных поднебесных ресторанов. Верхняя Башня жила своей праздной весёлой жизнью. Словно не было нижних этажей, погружённых в полумрак и хрупкую тишину комендантского часа. Словно не было миллионов людей, для большинства которых и огромное небо, и яркое конфетти звёзд на нём — не больше, чем картинка из старинной книжки. Словно не было Руфимова с его умирающим энергоблоком. Словно…

Павел вдруг понял, что же хотел сказать ему Ледовской своей историей. От чего он старался его предостеречь.

Их сегодняшний мир, в том укладе, в каком он существует, и так балансирует на грани. Их мир похож на усталого канатоходца, который медленно бредёт по бесконечному канату жизни, аккуратно и выверенно делает каждый шаг, отчаянно помогая себе раскинутыми в разные стороны руками. Ещё шаг. Ещё. И уже нет сил продолжать, и ещё нельзя остановиться.

Несправедливость их мироустройства и так слишком велика, слишком явно и нарочито бросается в глаза, и кажется, единственное, что пока ещё как-то всех держит — закон, его Павла закон. Вернее, равенство всех людей перед лицом этого закона.

И теперь Борька, подлец, хочет всё это уничтожить.

Предоставив привилегии одним, он раз и навсегда проведёт границу, разделяющую два мира, и — прав Ледовской — это станет началом конца. И снова найдутся свои ровшицы, готовые утопить всё вокруг в крови. Только на этот раз им всем вряд ли удастся выбраться из передряги. Тогда, семьдесят лет назад, у Башни ещё был запас устойчивости, были ресурсы, а сейчас ничего этого нет. Башня живёт лишь потому, что миллионы сильных, натруженных рук день от дня латают дыры, чинят, чистят, ремонтируют, поддерживая хрупкую жизнь своего единственного дома, своей Башни, следя за её неровным пульсом и замирая с каждым прерывистым ударом её сердца. Башня не выдержит ещё одного бунта. И неужели Борька, чёртов придурок Борька, этого не понимает!

Павел зло стиснул зубы.

Значит, надо бороться. До конца. До победы.

Даже если твой враг — твой друг.

Глава 9

Глава 9. Кир

Ноги и руки гудели и тряслись. Кир устало опустился на корточки, даже не опустился, а сполз по стене вниз. Сердце ухало, в висках стучало. Мокрая от пота майка под рабочей курткой противно липла к спине. Кир закинул вверх голову и прислонился затылком к холодному шершавому бетону. Рядом тяжело сопел Вовка Андрейченко.

Спуск по шахте неработающего пассажирского лифта дался нелегко. Сначала Кирилл опрометчиво решил, что спуститься вниз ничего не стоит — благо выступы металлоконструкций по одной стене шахты шли часто — но уже через пару десятков метров он понял, что заблуждался. Руки ныли и болели, даже не от усталости, а от того, что Кир с силой вцеплялся в стальные перекладины, боясь упасть. Один раз он даже чуть не сорвался — соскользнула нога — и бездна, дохнувшая холодом на Кира со дна заброшенной шахты, словно на миг придвинулась к нему, сомкнув смертельные и страшные объятья.

Вовка спускался впереди него, и ему было чуть легче. Его крепкое, натренированное тело, казалось, без особого труда преодолевало самые трудные участки пути, но и он ближе к концу стал уставать.

И всё-таки они сделали это. Сделали и теперь сидели у дверей лифта, отдуваясь и тяжело дыша.

— Слушай, а мы точно на тот этаж выбрались? — Вовка Андрейченко пришёл в себя первым. Он оглядывался по сторонам, его жёсткие чёрные волосы, намокшие от пота, прилипли ко лбу.

— В смысле? — Кир всё ещё прерывисто дышал.

— Да так… Тут по ходу тоже никого нет.

Вовка медленно поднялся, прошёлся по площадке рядом с лифтом, завернул за угол и тихонько присвистнул.

— Чего там?

— Коридор.

Кир чертыхнулся. Интересно, а что ещё Вовка там надеялся увидеть? Райские сады?

— Он тут досками какими-таки перегорожен. И старой мебелью.

Подняться Кирилл не успел, приятель уже вернулся.

— Не похоже, чтобы здесь больница была.

— Дурак. Помнишь, что Егор Саныч говорил? Больница не весь этаж занимает, а только часть. Остальное всё заброшено. Мы в заброшенную часть вылезли. И хорошо. Иначе нас бы охрана сразу повязала.

— Ну да, — неуверенно протянул Вовка. Он ещё потоптался на месте, глядя на сидящего на полу Кира, и по-прежнему неуверенным тоном проговорил. — Пойду с другой стороны проверю.

— Погоди. Сейчас вместе посмотрим.

Из четырех коридоров, отходящих от лифтовой площадки, незагороженными и незаколоченными оказались два. Оттуда как раз и шёл слабый свет, потому что на самой площадке все лампы были погашены, за исключением слабого аварийного фонаря над дверями лифта.

— Ну, по какому пойдём? — Вовка повернулся в Киру.

Удивительно, но крупный и мускулистый Вовка Андрейченко, на голову выше Кира и намного шире в плечах, безоговорочно признавал лидерство Шорохова, и Киру это льстило.

— Да без разницы. Пойдём, куда-нибудь да выйдем.

То ли им сразу повезло, то ли оба эти коридора вели в больницу, но вышли они довольно быстро. Больничный коридор, широкий и безликий, с белыми дверями палат по обе стороны, по большей части закрытыми, казался почти бесконечным.

— А нас не заметут? — тихо спросил Вовка, озираясь по сторонам.

— Расслабься. Скажем, что заблудились.

Кир постарался придать своему голосу уверенность, но получилось так себе. К счастью, Вовка Андрейченко не был настолько чуток, чтобы уловить сомнения и страх в голосе друга. Зато он услышал другое.

— Кир. Стой.

— Ну чего опять?

— Там плачет кто-то.

Кир нервно дёрнул плечом. Ну плачет и плачет, что они — няньки, всем носы утирать. В планы Кира это совершенно не входило.

Кроме того, здесь, в этой части больницы никого не было, по крайней мере, им пока ещё никто не попался, и отчего-то именно поэтому Киру было не по себе. Он инстинктивно чувствовал, что надо, как можно быстрее, выйти туда, где есть люди, смешаться с толпой, затеряться, да и вообще их задача — найти эту врачиху, Анну, как там её… Анну Константиновну, чтобы поскорее решить их вопрос.

— Слушай, пойдём. Некогда, — он потянул друга за рукав, но тот мягко, но уверенно высвободился.

— Я сейчас… А ты тут постой, на стрёме.

Вовка исчез за дверями палаты, откуда доносился тихий плач. Кир выругался вполголоса, прислонился к стене, безуспешно пытаясь слиться с окружающей обстановкой, нервно огляделся. Очень хотелось, как