Шрифт:
Закладка:
Среди хризантем слонялся шмель, трава под моими коленями была приятно прохладной и слегка влажной. Это ощущение увлекло меня в прошлое, в воспоминания о материнстве: вот мы с Джоэлом и Итаном лежим на животе в траве и рассматриваем белые головы одуванчиков, выбирая самую пышную, чтобы на нее дунуть; вот Итан катится с маленькой пластиковой горки, которую Гэбриел купил на дворовой распродаже; вот Роуз помогает мне поливать растения в саду, а потом настраивает разбрызгиватель, чтобы порезвиться с Зигги и младшими братьями.
Теперь Итану было четырнадцать, сегодня он ушел в гости к другу, чтобы, вне всякого сомнения, играть в видеоигры, а Джоэл был со своей девушкой Энджи – симпатичной брюнеткой, которая занималась бадминтоном, тогда как Джоэл играл в команде по футболу. Они проводили почти все время вместе и очень любили друг друга. Иногда мы с Гэбриелом беспокоились, что их отношения становятся слишком серьезными. Им было всего по семнадцать, они заканчивали школу и уже подали документы в один и тот же колледж, чтобы не разлучаться и после выпуска.
Всякий раз, когда мы с Гэбриелом обсуждали это, мы приходили к одному и тому же выводу. Энджи нам нравилась. Она была славной и сделала Джоэла счастливым. Так почему бы нам не оставить их в покое? Вот мой отец не добился ничего хорошего, когда пытался контролировать мою жизнь. Иногда я задавалась вопросом: как все могло бы сложиться, если бы он выразил свою озабоченность иначе или дал мне свободу разобраться во всем самостоятельно? Может быть, я бы не бросилась так быстро в объятия Дина и не сбежала с ним в Майами. Но теперь это была древняя история, было и прошло.
Что касается Роуз, то ей в начале года исполнился двадцать один год и она до сих пор не знала, чему посвятить жизнь. Она получила степень в области биологии и работала в коммерческой лаборатории, снимая квартиру с бывшими соседками по общежитию. Каждый раз, когда мы ее видели, она говорила, как недовольна своей работой, потому что ей хотелось больше общения с людьми. Иногда она думала бросить работу и получить еще какое-нибудь образование, но не могла определиться, какое направление ей выбрать.
– Со временем она во всем разберется, – говорил Гэбриел, будто совсем не беспокоясь.
Я надеялась на это. Я просто хотела, чтобы она была счастлива и довольна, но я знала, что разобраться во всем очень трудно, когда тебе только двадцать один год. Вспоминая себя в этом возрасте, я осознавала, что понятия не имела, чего хочу от жизни. Если бы кто-то сказал мне, что я потеряю интерес к кинематографии и обрету счастье в материнстве и домашней жизни, я бы не поверила.
И вот мне уже пятьдесят и я провожу воскресное утро, копаясь в грязи на заднем дворе того самого дома, который мы с Гэбриелом купили незадолго до свадьбы. Теперь в нем стало тише – без Роуз и Зигги, которого мы потеряли в две тысячи первом году после непродолжительной болезни из-за опухоли в животе. Ему было пятнадцать.
Теперь я снова вышла на работу – на неполный день в Фонд фильмов и видео Нью-Йоркской публичной библиотеки. Я работала по большей части в справочном бюро, мне нравилось разговаривать с посетителями о малоизвестных и документальных фильмах. Я до сих пор изучала коллекцию и каждый день открывала для себя что-то новое и интересное.
Я осознала, что саксофон Гэбриела затих. Легкий ветерок гулял по верхушкам деревьев. Кто-то постучал в оконное стекло на кухне, я обернулась и увидела, что Роуз машет мне изнутри. Я не ожидала, что она заглянет, так что это был приятный сюрприз.
Поднявшись на ноги, я стряхнула грязь с рук и коленей. Задняя дверь открылась, и Роуз вышла на каменный внутренний дворик.
– Привет! – сказала она жизнерадостно, но как будто натянуто. Я пошла к ней через лужайку.
– Привет. Я не ожидала, что ты приедешь. – Я крепко обняла ее. – Но я скучала.
– Я тоже скучала, – ответила она, хотя мы не виделись всего неделю. Я отступила назад и восхитилась, как шло ей заплетать волосы в косу. Она была одета совсем просто: выцветшие синие джинсы, кроссовки и белый хлопковый свитер.
– Как дела? – спросила я. Она вежливо улыбнулась, что меня слегка расстроило.
– Хорошо. Вроде как. Мы можем поговорить? Может, присядем?
Она указала на столик в патио, и я заметила, что Гэбриел наблюдает за нами через заднюю дверь. Встретившись со мной взглядом, он высунул голову.
– Хочешь холодного чая? – поинтересовался он.
– Было бы неплохо, – ответила Роуз. Он ушел за чаем, а мы передвинули стулья по квадратным каменным плитам и уселись под полосатым холщовым навесом.
– Какой чудесный день, – сказала Роуз, и я сразу поняла: если она завела разговор о погоде, значит, что-то не так.
– Что случилось? – спросила я.
– Ну… – нерешительно начала она. – Это очень важные новости, и я даже не знаю, как тебе сказать.
Дверь открылась, Гэбриел вышел с двумя стаканами чая со льдом. Кубики зазвенели, когда он поставил стаканы на стол. Он постоял рядом, прежде чем сказать «если что, я в подвале». И уйти. Роуз взяла стакан и сделала большой глоток.
– Что такое, солнышко? – спросила я. – Что бы ни случилось, я тебя поддержу.
– Да, конечно. Просто… – Она глубоко вздохнула. – Я не знаю, что это значит, мам, и боюсь, что ты расстроишься.
– Не расстроюсь, обещаю. – Я терпеливо ждала, глядя, как она крутит колечко на пальце.
– Хорошо. Я просто скажу. – Ее глаза наполнились слезами. – Прости меня, мам. Я должна была рассказать сразу, но прошлой весной я зарегистрировалась на сайте, где можно сделать анализ ДНК и узнать свою генеалогию.
– Я знаю об этом сайте. Зачем ты там зарегистрировалась?
– Потому что. – Она облизнула губы. – Мне просто было интересно узнать побольше о своих корнях. О своем настоящем отце.
– Но ведь я все тебе о нем рассказала, – удивилась я.
Роуз с самого начала знала, что ее биологический отец не Гэбриел. Еще до того, как она научилась читать и писать, я рассказала ей, что ее папа был летчиком, но погиб еще до ее рождения. За эти годы она иногда задавала мне вопросы, и я никогда ничего не скрывала, кроме обвинений,
