– Поехали с нами, если хочешь, – сказала я. – Может, так будет лучше.

Он ненадолго задумался и снова повернулся к кофеварке.

– Нет. Вы должны ехать вдвоем. Ты и Роуз.

Я задумалась об этом твердом, однозначном решении.

– Мне кажется, это испытание, – осторожно предположила я. – Ты хочешь узнать наверняка, вернусь ли я к тебе.

Гэбриел скрестил руки.

– Может, и так. Как там говорят? Если любишь, отпусти. Если вернется, значит, твое.

– Если не вернется, значит, никогда твоим и не было.

Я повернулась к нему, коснулась его руки и посмотрела ему в глаза.

– Я твоя, Гэбриел. Думаю, ты это уже знаешь. И надеюсь, однажды ты в это поверишь.

Кофе сварился, И Гэбриел разлил его по чашкам.

– Я всегда старался в это поверить. Обычно мне это удается, но порой, когда в доме тихо, я чувствую, что ты отдаляешься, будто в тебе живет печаль, которая не имеет ко мне никакого отношения, так я не могу это исправить и просто должен оставить тебя с ней наедине.

Я взяла у него чашку, ее тепло согрело мои холодные ладони.

– Ты прав. Иногда я вспоминаю боль, через которую прошла, и ничто не может это исправить или излечить ее. Это часть меня. Но это не значит, что я по-прежнему хочу быть с Дином. После всего, что мы о нем узнали, я чувствую лишь злость. Чувствую, что он меня предал. Над всеми воспоминаниями о нем лежит тень, похожая на темную грозовую тучу.

Гэбриел прислонился к стойке.

– Я понимаю. Ты хочешь, чтобы я признал, что ты выбрала меня – и что ты всегда выберешь меня, – но я не могу не волноваться, что если он будет рядом и ты увидишь его снова, то между вами опять вспыхнет искра, несмотря на все, что произошло. Ты вспомнишь вашу юную страсть. Я не уверен, что у нас с тобой вообще была такая страсть. Когда мы снова сошлись, нас связали любовь и дружба, а не влечение.

– Но это было намного глубже и лучше, чем страсть, – сказала я. Мне очень нужно было, чтобы он это понял. – Да, у нас была история дружбы и уважения. Но и влечение было. И по-прежнему есть. Но это вишенка на торте, а не сам торт.

– Иногда вожделение может быть сильнее любви. Оно может зажечь тебя и затуманить твой разум, и вот так, – он щелкнул пальцами, – ты в чьих-то руках. Или хуже.

– Нет, Гэбриел. Мое решение останется в силе. Клянусь.

– Я знаю, – перебил он, – что ты не стала бы мне изменять, но если что-то изменится, я хочу, чтобы ты вспомнила обо мне и нашем доме. Вспомнила, как сильно я люблю тебя. Как я скучаю по тебе и жду тебя.

Я приблизилась к нему и погладила его щеку.

– Ничего не изменится. И я вернусь домой.

Утреннее солнце светило в кухонное окно и заливало комнату золотистым светом. Гэбриел сжал мою руку и поцеловал открытую ладонь.

Господи, о господи… Я не хотела причинять ему боль, и я знала – он предпочел бы, чтобы я вообще не ездила в Австралию, а просто сообщила властям о результатах анализа ДНК, и пусть они сами разбираются. Но мне нужно было ехать, и Гэбриел это понимал. Если Дин был жив, мне нужно было увидеть его лично и спросить, почему он совершил то, что совершил. Только тогда я готова буду вернуться домой и наконец положить этому конец.

Глава 31. Оливия. Кэрнс, Австралия, 2012

Я стояла на балконе нашего отеля и смотрела на Коралловое море. День был жаркий и ясный, небо – безоблачно голубое, пальмовые листья грациозно покачивались на ветру. С пляжа до меня донесся запах лосьона для загара. И я взглянула на Роуз, которая лежала на шезлонге, подставив лицо солнцу.

Интересно, о чем она думала? Возможно, о своей сводной сестре Сьюзи. У них было время узнать друг друга с тех пор, как мы приехали в Брисбен и мать Сьюзи, Патрисия, приняла нас как родных. Мы страдали от смены часовых поясов и отчаянно нуждались в горячем душе и мягкой постели, и Сьюзи и Патрисия встретили нас в аэропорту и отвезли к себе домой в Риверсайд, где мы пробыли три дня.

Поначалу я воздерживалась от вопросов о недолгих отношениях Патрисии с отцом Сьюзи, потому что это казалось невежливым. Но на второй день нашего визита Сьюзи повела Роуз на экскурсию в университет, а Патрисия пригласила меня на обед. Мы сидели во внутреннем дворике за изящным столом, накрытым белоснежной скатертью, и она заказала бутылку охлажденного пино гриджо. Как только его принесли, она подалась вперед и без обиняков спросила, что я хочу узнать о мужчине, с которым у нее была связь на одну ночь восемнадцать лет назад.

– Все, – ответила я, тоже подавшись вперед и чувствуя ее дружеское участие.

Она посмотрела на меня с ностальгией, как будто откуда-то издалека, и сказала, что отец Сьюзи был самым красивым мужчиной, которого она видела в своей жизни.

– У него были густые, волнистые, выгоревшие на солнце волосы, – сказала она. – Томные голубые глаза и широкие плечи. Он был капитаном старой деревянной парусной лодки. Все было как во сне. Я не могла отвести от него взгляда, и мои друзья буквально заставили меня подойти к нему и познакомиться.

Я слушала все это с тревожной смесью полного понимания и ревнивой ярости, потому что она говорила о Дине. О моем Дине. Я пыталась убедить себя, что не знала человека, о котором она говорила, потому что Дин, которого я когда-то любила, был самозванцем. Его никогда не существовало. Ну и что, что он спал с женщиной, которая сидела напротив меня? Вероятно, за последние двадцать лет переспал со многими ничего не подозревающими женщинами.

– Продолжай, – сказала я, пристально глядя на нее, потягивая вино. Патрисия рассказала, как они танцевали и пили всю ночь, и я остановила ее.

– Ты уверена? – спросила я. – Дин, за которым я была замужем, вообще не пил. Ни капли.

– Ну… – Она пожала плечами. – В тот вечер виски явно был ему по душе.

Я почувствовала укол недоверия. Что, если это был другой человек?

– Продолжай, – вновь сказала я.

Рассказывать было особо нечего. По словам Патрисии, она пригласила его в свой номер, где они занимались сексом,