«И эти две перспективы находятся в такой близости, что можно говорить об их сосуществовании, – думал он. – Бок о бок. Граница между адом и раем – узкая полоска. Убийство и милосердие. Доброта и жестокость. И как же трудно иногда отделить одно от другого. Или понять, по какую сторону границы стоишь ты».

– Они их обмазывают чесночным маслом, а потом поджаривают на углях, – сказал доктор Жильбер.

Он взял меню у молодого человека и что-то пробормотал – может быть, слова благодарности.

– Какое совпадение! – заметил Арман, просматривая меню. – Именно это я и собирался сделать с вами.

Жильбер рассмеялся:

– Вряд ли я буду вкусным или нежным, как лангустины. Есть какой-нибудь прогресс в расследовании?

– Кое-какой. – Арман дождался, когда у них примут заказ и молодой официант нальет Винсенту бокал шабли. – Но прежде чем я расскажу вам об этом, у меня вопрос о другом происшествии – том, что случилось в спортивном зале.

– Oui?

– Почему вы не сказали, что были там?

Винсент только что разламывал пополам еще теплую булочку, но, услышав вопрос, замер. Потом продолжил свое занятие, хотя теперь казалось, что он сворачивает кому-то шею.

– Признать, что я присутствовал и там, и тут, при обоих нападениях? Я похож на идиота?

– Дело не в том, на кого вы похожи, а в том, как вы поступаете. Вы достаточно умны, чтобы понимать это.

Винсент Жильбер, который был абсолютно уверен, что он достаточно умен, чтобы понимать почти все, натянуто улыбнулся:

– Меня разобрало любопытство. Я читал работу Робинсон и знал, что Королевская комиссия отказалась ее выслушать. Решение чрезвычайное, с учетом того, что исследование проводилось по заказу федерального правительства. Мне хотелось увидеть, насколько они безумны, – сторонники Робинсон и она сама.

– Вы могли посмотреть какие-то из ее выступлений в Интернете. Необязательно было видеть это своими глазами.

– Но наблюдать вживую – совсем другое дело. Вы достаточно умны, чтобы понимать это.

Арман усмехнулся. Никто не умел копить свои обиды и при необходимости фабриковать их с такой эффективностью, как святой идиот. Но немногие, насколько знал Арман, были добрее его.

Доброта и жестокость шли рука об руку. И обитали в одном человеке. В святом идиоте.

– И?..

– Они вполне себе чокнутые.

– И как вы себя чувствовали в толпе? – спросил Арман, когда официант принес ему тарелку супа на сидре с луком, а Винсенту – лангустины, приготовленные на гриле. – Я находился на сцене сбоку, так что мои ощущения были иными.

– Да, я видел, что вам досталось. – Жильбер обмакнул кусочек булочки в чесночное масло и задумался. – Пугающее зрелище. Эти люди скандировали. Поддерживали ее. Поддерживали идею убивать других, чтобы им было хорошо. Как мы дошли до этого? Неужели люди и до пандемии были такими? Или их сделала такими эпидемия? Постковидный синдром? Не знаю, Арман. Мне от этого стало больно. И грустно. Я рад, что живу вдали…

– От обезумевшей толпы?[92]

Винсент Жильбер улыбнулся и кивнул:

– Да. Я иногда высовываю нос из своей хибарки, а потом спешу обратно, туда, где, надеюсь, так называемая цивилизация меня не найдет.

– А разве нет, Винсент? Разве она не нашла вас?

Собеседник Армана молчал, уставившись в тарелку. Потом медленно поднял голову и вздохнул:

– Это нелегко, Арман. Когда ты переживаешь, но пытаешься ничего не замечать. Делаешь вид, что ничего не происходит. Пока я притворялся слепым и глухим, со мной все было в порядке. Я пережил пандемию в собственном маленьком пузыре. В безопасности, отгородившись от остального мира. Но потом Колетт прислала мне это исследование, статистику случившегося, и… – Он разжал, потом снова стиснул кулаки.

– Ваш пузырь лопнул. – Арман понизил голос и снова спросил – тихо, мягко, словно выманивая раненого олененка из убежища: – Зачем вы поехали на ее лекцию?

– Мне нужно было оценить размеры нанесенного ею ущерба. Ущерба, который нанес я сам, не пытаясь остановить это безумие, когда у меня был шанс. Если бы только я выступил, когда прочел ее работу…

– В университете, где числится профессор Робинсон, тоже пытались ее остановить, но не смогли.

– Они хотя бы пытались. А я – нет. Забрался в норку и спрятался от мира.

– Но потом вы все же вышли оттуда, – сказал Арман, разглядывая тощего – кожа да кости – человека, сидящего перед ним.

– И обнаружил чуму иного вида, но не менее смертельную. Эбигейл Робинсон не только сеет смерть, она еще сеет отчаяние. «Слишком поздно, слишком поздно…» Ее нужно остановить. Вы тоже понимаете это, я знаю.

– И что же вы решили делать?

Святой идиот молчал, а Арман достал телефон, провел пальцем по экрану, нашел запись, нажал кнопку воспроизведения и развернул экран к Жильберу. Звук он выключил, чтобы не тревожить других посетителей.

Любой наблюдавший за двумя мужчинами, которые сидели у эркерного окна, увидел бы, что один из них, моложе и крупнее, протягивает другому телефон, а тот с мертвенно-бледным лицом смотрит на экран.

Эта сцена могла бы показаться тревожной.

* * *

Очертания Монреаля выглядели призрачными из-за снегопада, когда Жан Ги ехал по новому мосту Самюэля де Шамплена. Еще несколько минут – и машина остановилась перед Университетом Макгилла. Здания кампуса окружали парковую зону в самом центре города. Рейн-Мари поддерживала прежние знакомства, и глава Библиотеки Ослера встретила гостей у входа в Макинтайр-билдинг.

– Bonne année, – сказала Мэри Хейг-Йерл, и женщины расцеловались в обе щеки.

– Bonne année, – ответила Рейн-Мари. – Спасибо, что открыли для нас библиотеку.

– Вы же сказали: дело важное.

Рейн-Мари начала представлять своих спутников:

– Это Мирна Ландерс. Доктор Ландерс…

– Известный психолог; да, мы знакомы. – Доктор Хейг-Йерл пожала руку Мирне.

– Прошу прощения, я вас не помню.

– Это было на коктейле в библиотеке, мы праздновали учреждение новой кафедры в отделении феминологии, – пояснила доктор Хейг-Йерл. – Рада вас видеть. Слышала, вы отошли от дел, переехали в деревню, но не знала, что вы знакомы с Гамашами.

– Мы соседи. Друзья, – подтвердила Мирна.

Потом Рейн-Мари представила Жана Ги Бовуара из Sûreté.

– Значит, речь идет о покушении на Эбигейл Робинсон в Université de l’Estrie несколько дней назад, – сказала доктор Хейг-Йерл, когда они поднимались на третий этаж современного здания.

– И об убийстве прошлой ночью, – добавил инспектор Бовуар.

Доктор Хейг-Йерл остановилась в коридоре перед входом в библиотеку.

– Убийство? Ее кто-то убил? – В ее интонации явственно слышалось отвращение перед насилием, к которому примешивалось облегчение: для нее потеря явно была невелика.

– Вы еще не слышали эту новость? – спросила Рейн-Мари.

– Нет. Я