Я пытаюсь писать бесстрастно, но на самом деле я захлебываюсь от чувств. Я тоже слышала в Калифорнии слухи о себе и, получив с большим запозданием твое письмо, решила приехать к тебе в Англию, как только позволят обстоятельства. Мне пришлось воевать за свою собственность, и я победила. У меня были две причины самостоятельно довести дело до конца, прежде чем увидеться с тобой. Я его начала и твердо решила, что разоблачу подлог. И еще я решила, что не приду к тебе нищей. Я без всякого стеснения пишу тебе о денежных делах, поскольку в прошлом мы говорили о них совершенно свободно. Когда мужчина и женщина намерены пожениться, такое стеснение неуместно. В пору нашего знакомства и ты, и я терпели нужду. У нас обоих была собственность, но мы не могли ею пользоваться. С тех пор я разрешила свои затруднения, и ты, судя по тому, что говорят в Сан-Франциско, тоже. В любом случае меня более чем устроит, если отныне наши дела станут общими.

А теперь обо мне сейчас. Я приехала сюда совершенно одна. Время с нашей последней встречи в Нью-Йорке было для меня нелегким. Я мыкалась без всякой поддержки и могла полагаться только на себя. Обо мне говорили очень злые вещи. Ты их слышал, но, полагаю, тебе говорили обо мне в связи с моим покойным мужем. С тех пор обо мне стали говорить злые вещи в связи с тобой. В отличие от большинства моих соотечественников, я не привезла с собой чемодана рекомендаций, и у меня нет многочисленных друзей, готовых меня принять. Мне необходимо было увидеть тебя и узнать свою участь – и вот я здесь. Умоляю тебя хоть немного скрасить тоску моего одиночества. Никто лучше тебя не знает, что я общительна и не склонна к меланхолии. Давай повеселимся вместе, как в былое время, хотя бы один день. Покажись мне таким, каким был прежде, и позволь мне показаться тебе такой, как тогда.

Приезжай и выведи меня в свет, давай пообедаем вместе, а затем ты сводишь меня в театр. Если хочешь, я не стану упоминать то, что ты мне недавно сказал, хотя, разумеется, это занимает все мои мысли. Быть может, во мне говорит женское тщеславие, но мне кажется, если ты только вновь меня увидишь и поговоришь со мной, как раньше, твои чувства вернутся.

Ты совершенно точно застанешь меня дома. Мне некуда идти, и я едва ли выйду из дома до твоего приезда. Тем не менее черкни мне пару строк, чтобы я была готова, если ты надумаешь исполнить мою просьбу.

Твоя всем сердцем

Уинифрид Хартл

Письмо было написано так, будто слова сами лились на бумагу, хотя в действительности миссис Хартл долго над ним трудилась. Она переписала его с черновика, но быстро, раз или два вычеркивая слова, чтобы оно выглядело торопливым. Все в нем было продумано. Она нигде не выплеснула свой гнев, стараясь уверить Пола, что он может прийти, не страшась когтей оскорбленной львицы, – хотя на самом деле была зла, как львица, потерявшая львенка. Она почти не упоминала другую даму, чьего имени еще не слышала, и об отношениях с ней Пола говорила как о чем-то, что легко можно отбросить. На свои обиды она сетовала много, но почти не упрекала обидчика. Он придет, не сможет не прийти! И опять-таки, затрагивая деньги и не входя в подробности долларов и центов, она старательно дала понять, что жениться на ней не будет опрометчивым шагом. Перечитывая письмо, миссис Хартл подумала, что в нем сквозит пылкая женская непосредственность. Она убрала листок в конверт, наклеила марку, написала адрес – и, откинувшись в кресле, задумалась о своем положении.

Пол на ней женится – или она сделает что-нибудь такое, что все узнают про Уинифрид Хартл! Она еще не составила план мести – убеждала себя, что не станет даже думать о ней, пока не убедится вне всяких сомнений, что мщение необходимо. И все же ей не удавалось отделаться от этих мыслей. Возможно ли, что ее, женщину такого ума и красоты, оттолкнет мужчина, которого она при всей своей любви (а миссис Хартл действительно любила Пола всем сердцем) считала значительно ниже себя! Он обещал на ней жениться и женится, или весь свет узнает о его обмане!

Пол Монтегю, прочитав письмо, ощутил себя в западне. Он твердо знал, что любит другую, но не видел, как выбраться из свалившейся на него беды. Ни единого слова в этом письме он опровергнуть не мог. Он полюбил миссис Хартл и обещал на ней жениться, а затем решил нарушить обещание, поскольку узнал, что она окутана опасной тайной. Решение он принял еще до знакомства с Геттой Карбери. Роджер Карбери убедил его, что женитьба на американке, про которую известно лишь, что она умна и красива, – шаг к погибели. Эта женщина, сказал Роджер, авантюристка. Возможно, она никогда не была замужем, или у нее сейчас два или три мужа, или она в долгах, или за ней есть любые пороки и преступления. То, что Пол услышал в Сан-Франциско, подтвердило опасения Роджера. «Любое несчастье лучше этого», – сказал ему Роджер. Пол тогда поверил своему ментору и вдвойне поверил, когда увидел Гетту Карбери.

Но как быть теперь? После всего, что между ними было, невозможно оставить миссис Хартл на ислингтонской квартире без единого слова, да она с этим и не смирится. Приглашение – при всей своей почти комической нелепости в их нынешних трагических обстоятельствах – позволяло на время отложить тревоги. Повести ее в ресторан, а потом в театр будет легко и, возможно, приятно – тем легче и тем несказанно приятнее, что она обещала не говорить о своей обиде. Тут Полу вспомнились счастливые вечера, волшебные часы, проведенные с нею в Нью-Йорке. Лучшей спутницы для таких развлечений было не сыскать. Она умела говорить – и умела слушать ничуть не хуже. И еще она умела сидеть молча, обволакивая спутника сладостным ощущением своей близости. Тогда он был очень с нею счастлив, сейчас предпочел бы избежать опасности, однако воспоминания о былых удовольствиях отчасти примиряли его с предстоящей рискованной встречей.

Но когда вечер закончится, как он с ней простится? Когда приятные часы пролетят и он отвезет ее назад, что скажет ей у двери? Придется условиться о следующей встрече. Пол знал, что опасность очень велика, но не знал, как ее избегнуть. Он не мог