геолога Н. Н. Урванцева долгане были «наиболее интеллигентными»; они и «тунгусы» были «живы» и «восприимчивы» и имели «все шансы на дальнейшее развитие», в то время как ненцы отличались «крайним примитивом своего быта» (Урванцев, 1934: 48). В поисках сквозных речных путей из Енисея в Обь гидрографы опрашивали ненцев. Во время исследований Гыдаямского залива ученые Комсеверпути собирали «сведения от местных инородцев» относительно возможности прохода речных судов в Енисейский залив, а также «о природных богатствах района Гыдаямы» (Общий краткий отчет… 2011: 161–162). Однако это взаимодействие было далеко от тех колонизационных мер, призывы к которым звучали все громче во второй половине 1920‐х гг.

После того как в 1924 г. Комсеверпути удалось вывезти за границу первые объемы леса, значение Сибирского Севера в экспортной торговле СССР резко возросло (Федосеев, 1925: 276). Комитет постепенно превращался в директивное подразделение, которое было заинтересовано в развитии экспортных промышленных отраслей Сибирского Севера и в первую очередь в разработке лесных богатств (см. главу Филина). Сотрудники Комитета соглашались, что СМП вел к развитию пушного промысла и оленеводства «в связи с тем оживлением, которое он внесет в хозяйственную жизнь окраин» (Рыбин, 1924: 51). Участник экспедиции 1924 г. (Корандей, 2020: 51–56), экономист А. И. Ноткин прогнозировал, что «развитие Северного морского пути должно вызвать повышенный и более реальный, чем до сего времени, интерес к туземному населению Крайнего Севера и его промыслам» и стать «важным фактором развития сибирского хозяйства и привлечения в Сибирь колонизационного движения» (Ноткин, 1925б: 74, 75). С точки зрения технократов, традиционные промыслы нуждались в культурных способах ведения хозяйства (там же: 69, 74). По мнению Н. Н. Урванцева, становление промышленности требовало «развития промыслового (в частности рыбно-промыслового) и оленеводческого хозяйства, а этим, видимо, определится и путь использования местных трудовых ресурсов, поскольку в данных отраслях туземное население представляет квалифицированную рабсилу» (Урванцев, 1934: 48). В итоге одной из основных задач Комсеверпути объявлялось «создание материальных предпосылок для культурного поднятия туземного населения и защита его от всякого рода скупщиков» (Ноткин, 1925б: 74).

Одновременно члены Комсеверпути заявляли, что внимание к северным территориям определялось не только «филантропическими побуждениями и чувством нравственной обязанности государства пред обездоленными инородцами». Суть была в «коммерческом расчете» укрепления «людского населения и оленьих запасов, без которых, как без фундаментов, невозможно строить проекты экономического развития наших окраин» (Рыбин, 1924: 50–51). Так, первый председатель еще колчаковского Комсеверпути, а теперь его член и географ В. Л. Попов рассматривал низовья великих рек как надежду на экспорт местных продуктов хозяйства. СМП позволял развивать оленеводство, консервное производство, рыбный, морской и пушной промысел в мировом масштабе (Попов, 1926: 40–41; Попов, 1927: 29). Но в реальности продукты северного хозяйства были исключены из списка товаров, экспортируемых через арктическую навигацию. В структуре экспорта Карских экспедиций 1921–1926 гг. пушнина составляла всего 0,1%, и вывозилась только один раз в 1922 г., причем ее доля в грузообороте не превышала 0,8% (Сведения… 2011: 181). В принципе в Комсеверпути понимали, что использование СМП для экспорта пушнины вряд ли могло принять широкий размах, так как она являлась транспортабельным товаром и не боялась железнодорожных перевозок. Тем не менее некоторые видные участники Карских экспедиций рассматривали пушнину в качестве главного и наиболее рентабельного экспортного сырья Севера (Ноткин, 1925а: 43; Рыбин, 1924: 50).

После первой лесоэкспортной Карской экспедиции 1924 г. и XIV съезда ВКП(б), прошедшего в декабре 1925 г., на котором был выбран курс на социалистическую индустриализацию, казалось, что идеологически мотивированный отказ от иностранных концессий в освоении СМП можно было подкрепить идеей подъема северного хозяйства коренного населения. Как указывал А. И. Ноткин, в условиях «примитивности» экономических отношений и удаленности центра была очень велика «опасность опутывания туземного населения частнокапиталистическими отношениями в самых гнусных формах». Идеальной альтернативой иностранным «скупщикам» он считал создание акционерного общества из государственных и кооперативных организаций (Ноткин, 1925б: 72).

К середине 1927 г. в условиях сворачивания НЭПа советское руководство отказалось от идеи концессий в освоении северных ресурсов и перешло к формированию государственных акционерных обществ, таких как «Союззолото», Акционерное Камчатское общество и Акционерное Сахалинское общество. Новые организации, представляющие собой территориально-отраслевые и транспортно-промышленные структуры, должны были стать двигателями социалистической индустриализации Севера. Идея «объединения транспортного строительства с промышленными и колонизационными мероприятиями в одно комплексное хозяйство» через акционирование старого Комсеверпути находила все больше сторонников (Попов, 1928: 56–57). Сибкрайисполком обосновывал создание акционерного общества тем, что Карские экспедиции в существующем виде не разрешали «вопроса о возрождении промышленности и промыслов в отдаленных северных районах Сибири» (Обращение… 2011: 198). Для сибирских руководителей широкий хозяйственный охват новой организации, включавший развитие промышленности и промыслов, обеспечивал рост экспортных фондов. Эти идеи нашли поддержку в Госплане РСФСР и Коллегии Наркомторга СССР. В июне 1928 г. они были изложены в постановлении Совета труда и обороны СССР о преобразовании Комсеверпути в торгово-промышленный комбинат: Северо-Сибирское государственное акционерное общество промышленности и торговли при Наркомате внешней и внутренней торговли.

Таким образом, в период до первой пятилетки колониальный дискурс, который рационализировал задачу социалистического освоения Крайнего Севера и актуализировал вопрос о положении «сибирских инородцев», был интегрирован во все основные проблемные точки при обсуждении перспектив СМП: строительство портов, снабжение посредством Карских экспедиций, развитие северной экономики, расширение экспортного товара, отказ от концессии. Зачастую апелляция к проблемам коренного населения становилась одним из главных риторических приемов в обосновании той или иной позиции. В текстах участников Карских экспедиций Севморпуть впервые обосновывался как обещание инфраструктуры для коренных жителей, выполнение которого способствовало их культурному возрождению.

КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ НА БЕРЕГАХ СЕВЕРНОГО МОРСКОГО ПУТИ

Образование промышленного комбината Комсеверпуть было одновременно следствием начавшейся сталинской индустриализации и отражением дискурсивного поворота в репрезентации Арктики. В эпоху первой пятилетки Арктика постепенно превращалась в территорию героев, противостоящих природной стихии. Травелоги Карских экспедиций 1928–1929 гг., сделанные публицистами и журналистами Л. В. Берманом, Б. И. Жеребцовым, В. Итиным, В. Канторовичем и М. Зингером, ярко зафиксировали этот дискурсивный переход. Реагируя на создание Комсевморпути, сибирский литератор Б. И. Жеребцов писал: «Карская экспедиция – не только ломовой извозчик, перевозящий грузы других хозорганов, но и рычаг индустриализации Крайнего Севера» (Жеребцов, 1929: 105).

Одновременно развитие СМП означало переустройство жизни коренного населения. Участник экспедиции 1929 г. на ледоколе «Красин» Л. В. Берман, сотрудник «Красной газеты», отмечал, что СМП, который стал вполне доступным при современных средствах техники, обеспечивал культурное и национальное возрождение «малых народов Севера» (Берман, 1931: 2). Публицисты встречали коренных северян во время поездок по СМП – на Югорском Шаре, Морре-Сале на Ямале, острове Вайгач в бухте