В ответ послышался лишь слабый стон.

— Фрея? — Лапидиус поспешно открыл замок и тут же отпрянул назад.

Больная лежала, скрючившись, на тюфяке. Голова, руки, плечи, блестя потом, беспорядочно подергивались. Она плакала? Или это были судороги, вызванные лечением?

— Фрея! Послушай! — он протянул ей кружку. — Фрея!

— Я хочу… умереть, — ее слова были тихим шепотом.

Он отставил посудину и встал на колени.

— Чепуха! Ты что, не слышала? Осталось только три дня, только три!

— Нет!

— Но… но вчера еще все было в порядке… Марта сказала… ты разговаривала с ней, все вытерпела… — Лапидиус застыл.

То, что происходило, было естественным признаком болезни, которая выматывала душу так же, как тело. То чувствуешь себя сносно, то падаешь духом. Необходимо преодолеть долину отчаяния, потому что за каждой долиной снова находится вершина. По крайней мере, это было утешением, так говорил ему Конрадус Магнус. Лапидиус покусал губы. Ну почему ему так трудно найти слова?

— Фрея?..

Она внезапно принялась безудержно плакать и извиваться на своем ложе. Он решил, что причиной тому непереносимые боли, и уже подумывал, не принести ли последние капли лауданума. Тут он заметил, что ее движения вовсе не хаотичны: она потихоньку отодвигалась от дверцы к задней стенке. Она не хотела, чтобы он ее видел!

Хотела ли она и вправду умереть, забившись в угол, как раненый зверь?

Не вполне осознавая, что делает, он протянул руку и погладил ее затылок:

— Фрея, Фрея, останься со мной!

Ну что ему делать? Что тут можно поделать? Ему вспомнилась песенка из детства, та, которую пела мать, качая его колыбель. Он забыл многие слова, но помнил, что она утешает. Он начал петь, громко и немного фальшиво, сам себе он казался смешон, но пел и пел. Постепенно старинный напев успокоил и его. Губы выпевали слова, а руки гладили голову Фреи.

Она затихла.

— Фрея, Фрея, — он протиснулся в глубь камеры и, не переставая напевать, вернул ее на прежнее место. — Ты принадлежишь живым. Ты принадлежишь свету. Ты принадлежишь мне.

Она повернулась к нему лицом, и ее вид потряс его до глубины души. Еще никогда не приходилось ему видеть столько горя, столько муки, столько смертной тоски. Ее глаза, еще недавно зеленые и полные тайны, сейчас были пусты.

— Я больше не могу, — прошептала она. — Такая боль! Я хочу умереть, только умереть…

Тогда он наклонился и поцеловал ее в губы.

— Вы к мастеру Тауфлибу, хозяин?

Марта спустилась с чердака. Она дала Фрее последние капли лауданума, напоила и присыпала ей губы. Лапидиус все это время прислушивался к тому, что делалось наверху, и теперь знал, что больная воспряла и душой, и телом. Он собрался уходить.

— Нет, я не собираюсь бегать за мастером по пятам. У меня другие дела.

— Дак куда вы, хозяин?

— Ты задаешь слишком много вопросов. Ключ пусть останется дома, на всякий случай. Ты паутину смела?

— А как жа. Можа, возьмете с собой…

— Нет. И ничего не готовь. Я не знаю, когда вернусь. Запрись и никого не впускай.

— Ага, хозяин, а то я жуть как пужаюсь одна-та.

Лапидиус уже спешил. Он набросил на плечи плащ и сказал:

— Подопри дверь ящиком с камнями, как я делал это в последние дни.

— Дак разе я дотащу?

— Ну да. Тогда как следует задвинь засов, думаю, этого хватит.

— Но…

— И никаких «но». Я скоро вернусь.

Он быстро вышел. До пещеры Шабаша надо было добраться до полудня.

Утро было солнечным, денек обещал быть погожим. Последние следы снегопада растаяли. Повсюду пробивалась зеленая трава. Лапидиус шел быстро, ступал твердо и чувствовал удовлетворение, что походы последних дней укрепили ножные мышцы. Он маршировал по торной дороге на Цирбельхё, потому что не хотел снова заблудиться и звать на помощь старика Хольма.

Так что до входа в пещеру он добрался меньше чем за два часа. Здесь, наверху, дул сильный ветер, овевая его разгоряченное тело прохладой. Он огляделся, Никого не видно. Под ногами поблескивала голая скала, местами поросшая мхом. Следы на снегу, которые привели его прошлый раз к пещере, растаяли. Лапидиус пожалел, что их нет — тогда бы он знал, пуста ли пещера. Но что поделаешь. Если он хотел еще что-то разузнать, придется войти, как бы там ни было.

Немного погодя он стоял в полутемном проходе и зажигал маленькую лампу. На этот раз нити ему не требовалось, он помнил, что надо все время поворачивать налево, чтобы добраться до большого грота. И держаться правой стороны, чтобы выйти наружу.

Медленно он двинулся вперед, миновал три развилки и вдруг снова оказался в тупике. Проклиная свою рассеянность, он повернул обратно и, держась левой стороны, достиг наконец большой залы. По дороге он обдумал, как будет действовать, чтобы отыскать пропавшее тело. Возможность была только одна: поскольку в прошлый раз он основательно обыскал залу, оно могло находиться только в одном из двух отходящих от нее проходах.

Лапидиус ступал осторожно — и вдруг резко остановился.

Впереди кто-то был!

Об этом говорили попавшиеся на пути миска с кусочками ладана, крепкая веревка и нож, клинок которого слабо поблескивал в свете лампы.

Не тот ли это нож, которым были совершены убийства? Он поднял его и увидел, что это охотничий нож. Лезвие было заточенным и острым, рукоятка из рога. На ней вырезаны буквы. Лапидиус со страхом ожидал, что его взору предстанут хорошо знакомые «F» и «S», только он ошибся.

«DRJO», — разобрал он. Хотя последняя буква могла быть и «G». Сколько он ни раздумывал, что обозначают эти буквы, ничего не придумал.

Кладя нож обратно, он обнаружил еще и пилу. Не обычный инструмент, которым пользуются ремесленники, а костную пилу. Не ею ли рассекли позвонки, отрезая голову бедной девушке?

В поле его зрения попались два железных горшка. Памятуя о горшке, наполненном кровью, который попался ему в прошлый раз, он осторожно заглянул в них. Слава богу, оба были пусты.

Лапидиус двинулся дальше. Прошел мимо факелов. Может быть, он ошибался, но ему показалось, что их стало больше. Наконец он добрался до прохода по другую сторону. Осторожно шмыгнул туда, оглядываясь по сторонам. У стены показалась пара конских попонок, небрежно сложенных и брошенных в кучу. Кто бы ни совершал в пещере сатанинские ритуалы, он здесь спал, укрываясь ими.

И тут проход кончился тупиком.

Лапидиус на ощупь пробрался обратно и вошел во второй вход, ничего особого от него не ожидая. И здесь та