фотошопа пририсовали раны. Выглядели они поразительно реалистично. Несколько широких, какого-то сероватого оттенка порезов на торсе. Алая отметина на лбу, еще одна — на щеке. Разбитые губы. Сплющенный (по-видимому, сломанный) нос. Шею пересекала красная полоса. Дальше в папке был рисунок головы крупным планом, за ним — та же голова в профиль, с разорванным ухом и содранной со лба кожей.

Листая страницы, миссис Прайс озвучивала перечень телесных повреждений, нанесенных жертве. Судя по расположению синяков (на теле остались четкие следы от подошв кроссовок), часть ударов обрушилась на Крэддока, когда он лежал на полу. У покойного был сломан нос, разорваны губы и правое ухо, выбиты четыре передних зуба. Причиной смерти стал отек головного мозга, последовавший в результате черепно-мозговой травмы.

Она закончила описывать травмы, и в зале воцарилась тишина. Я сидела, глядя прямо перед собой, как и ты. Каким бы пафосным ни казалось начало процесса — торжественное принесение присяги, эмоциональная вступительная речь прокурора, — сейчас все эти соображения отступили перед единственным фактом: человек умер ужасной смертью.

— Вызываю первого свидетеля. Доктор Натан Уитерфилд, прошу вас!

Пристав вышел из зала.

Внешне доктор Уитерфилд мало напоминал стереотипный образ судебного патологоанатома. Высокий, носатый, с ясным голосом и энергичной жестикуляцией, он громко и уверенно произнес слова присяги и отклонил предложение присаживаться. Его задача заключалась в том, чтобы подтвердить заявления прокурора относительно характера телесных повреждений жертвы. В отличие от обычных свидетелей, он как эксперт имел право высказывать догадки и давать оценки, но вряд ли в данном случае его мнение могло выйти за пределы констатации очевидного.

— Ваше имя доктор Натан Уитерфилд?

— Да.

— И вы?..

Последовала серия вопросов, проясняющих квалификацию свидетеля. Затем ему предложили открыть большую белую папку. Миссис Прайс обратилась к присяжным:

— Прошу вас открыть такую же папку, раздел номер четыре, страница двенадцать. Убедительно прошу вас не заглядывать на следующие страницы, пока я не поясню, что вы видите на каждой фотографии. Это важно.

По залу разнеслось клацанье металлических защелок и шелест страниц, будто налетела стая чаек. На несколько секунд шум заглушил жужжание кондиционера. Прокурор ждала, пока мы разберёмся с папками и ознакомимся с фотографиями. Твоя папка, как до этого альбом с рисунками, оставалась закрытой.

— Леди и джентльмены! Заранее приношу извинения, если кому-то из вас ознакомление с этой частью доказательств причинит душевную боль. На большинстве снимков лицо жертвы затенено, чтобы скрыть вид наиболее страшных травм.

Это были уже не рисунки. Это были цветные фотографии, запечатлевшие Джорджа Крэддока лежащим на спине на полу своей гостиной, совмещенной с небольшой кухней. Действительно, на лицо убитого наложили тень, но все остальное просматривалось хорошо — футболка, задранные на одной ноге джинсы, обе ступни в серых носках и кожаных тапочках. Я рассматривала его кухню: набор белых шкафчиков с деревянными ручками, холодильник с морозильной камерой, газовую плиту. Позже на других фотографиях я увижу коричневый кожаный диван с оранжевыми подушками в африканском стиле; на стенах — фотографии дикой природы: леопард на охоте, парящий орел; оставленное на сиденье стула большое белое полотенце; на одном конце стеклянного обеденного стола — бумаги и книги, на другом — миска с хлопьями, кружка и ложка. Позади стола — книжные полки. Нормальное холостяцкое жилище, смелая попытка придать пристойный вид съемной квартире в захудалом районе. В некоторой степени удачная — очень многие в Лондоне живут в гораздо худших условиях. Но что-то в этой картине меня насторожило, и в конце концов я поняла что: миска с хлопьями. Крэддок был университетским преподавателем, уважаемым и образованным человеком, подтверждением чему служили книги на полках, но эта миска… Она так и стояла на столе во второй половине дня, что свидетельствовало о неряшливости хозяина квартиры.

Прокурор предложила нам сравнить рисунки с фотографиями, чтобы изучить полученные Крэддоком травмы. Дойдя до раны на шее, она спросила:

— Вы можете сказать, доктор Уитерфилд, каким образом можно нанести подобную рану?

— Да, — охотно ответил патологоанатом. — Это травма от сильного удара тупым предметом, нанесенного человеку, лежащему на полу лицом вверх. Например, от удара ногой.

— На каком основании вы делаете вывод, что удар был сильным?

— В первую очередь об этом говорят кровоподтеки. Также у жертвы раздроблена гортань. Чтобы причинить жертве такие повреждения, она должна неподвижно лежать на полу, а нападающий — или нападающая — наносить удары, подпрыгивая.

Тишину разорвал резкий звук, похожий на треск электрического разряда. Если попытаться передать его словами, то это было похоже на «А-а-а-арх», на высоких нотах и с каким-то бульканьем. Все головы повернулись в тот угол, где в инвалидном кресле сидел отец Крэддока. Судья бросил на него свирепый взгляд. Зрители на балконе перегнулись через перила — они слышали странный крик, но не видели, чей. Сотрудница полиции, сидевшая рядом с отцом Крэддока, положила руку ему на плечо и, наклонившись к самому уху, тихо заговорила, но он продолжал кричать. Выглядело это так, словно он помимо возможности передвигаться вдруг лишился еще и дара речи. Но вдруг он прервал свой вой и выкрикнул: «Джордж! Джордж, мальчик мой! Джорджи!» Я посмотрела на судью — тот нахмурился, но инспектор Кливленд уже проворно пробирался к месту происшествия. Он и другие полицейские окружили отца Крэддока, развернули его коляску и вывезли старика из зала. Постепенно жуткий вопль затих.

Вскоре объявили обеденный перерыв. Секретарь провозгласил: «Всем встать!» — и мы стояли, пока судья не покинул зал. Адвокаты потягивались, полицейские, толпясь возле дверей, негромко переговаривались. Сотрудница службы по делам семьи вернулась в зал одна, без отца Крэддока, и, качая головой, что-то рассказывала своим коллегам. Моего локтя коснулась рука охранника, и я, не глядя на тебя, встала, чтобы идти в камеру. Меня привели в тот же цементный сине-желтый гроб и принесли ланч. Серые мясные шарики плавали в луже безвкусного коричневого соуса. Я поклевала немного риса, откусила от треугольного бутерброда с маргарином и подавилась куском хлеба, застрявшего в гортани, — так застревает частичка кожуры, которую организм отказывается принимать. Я запила хлеб водой из пластикового стакана, поставила поднос с едой на скамью, прислонилась к бетонной стене и закрыла глаза. Сдавленный крик отца Крэддока снова зазвучал у меня в голове. Перед глазами стояла картина содеянного тобой. Она была настолько ужасна и настолько противоречила всему, что я о тебе знала, что мое сознание отказывалось ее принять. Я видела мысленным взором, как злоба искажает твое обаятельное лицо, превращая его в маску яростной ненависти.

* * *

После перерыва встала молодая мисс Боннард, твой адвокат, чтобы провести перекрестный