От парка до дома казалось рукой подать. Когда Роза начала работать в этой семье, она надеялась, что ей разрешат брать мамашин «Рейндж Ровер» для выездов на прогулки. Она попыталась намекнуть на это, сказав родителям, что права у нее без штрафов, а сама она любит водить машину. Но папаша, похоже, ее не услышал, а мамаша посмотрела в глаза и сказала: «Тогда лучше копи себе на машину».

Так что они ходили пешком.

Домой возвращались обычным маршрутом – по тихим улочкам вдали от оживленной магистрали. В руке Розы завибрировал телефон – пришло сообщение. Она постоянно держала аппарат на выключенном звуке, потому что лучше пропустить звонок, чем выслушать нотацию о болтовне, когда ей нужно присматривать за близняшками. Она взглянула на них, но те снова затеяли перебранку и так увлеклись, что на Розу не обращали никакого внимания. Она провела пальцем по экрану и секунду спустя с улыбкой читала пост в паблике.

Роза не заметила стоящий впереди белый автофургон.

Он припарковался под низко нависшими ветвями конского каштана. Когда Роза оказалась в тени кузова, задняя дверь открылась. Целиком занятая телефоном, Роза поравнялась с фургоном и услышала скрип петель. Свет вдруг померк, дыхание внезапно перехватило, она не успела даже вскрикнуть. Роза почувствовала, как ее подняли и закружили, а потом в нее врезалась холодная дверь фургона. Оглушенная, она пыталась сорвать что-то, чем накрыли лицо, затем снова стало трудно дышать, когда ее ударили чем-то маленьким и твердым. Она услышала, как взвыли, барахтаясь, упавшие на нее близнецы, потом грохот закрывшихся дверей фургона. С трудом дыша, Роза все еще пыталась сдернуть нечто похожее на мешок, который натянули ей на лицо, когда взревел включенный мотор. В следующую секунду ее швырнуло набок, фургон резко вывернул, маленькая голова стукнула ее по лицу, и во рту стало солоно от крови. Близнецы визжали и рыдали, Роза тоже, но тут спереди и сверху раздался хриплый голос:

– Заткнитесь, мать вашу!

Близняшки продолжали выть.

– Я сказал – заткнитесь! – рявкнул мужской голос. Неизвестный говорил со странным, отличным от лондонского, привычного Розе, акцентом. – Хотите о чем-то пореветь, мать вашу?

– Нет, пожалуйста… – начала Роза, но тут фургон резко повернул, и они с детьми, сплетя руки и ноги, перекатились к другому борту.

К их визгу и крикам прибавилась другая какофония, и ошарашенная Роза лишь через пару секунд поняла, что это музыка. Тяжелый металл на оглушительной громкости. Она почувствовала, как к ней приникло маленькое тельце, и инстинктивно прижала его к себе. Длинные волосы – значит, это Эбигейл. До Гарри Роза дотянуться не смогла, но слышала рядом его голос.

– Все в порядке, все нормально! – крикнула Роза, зная, что все совсем не так. Она дышала с трудом, свободной рукой все пыталась стянуть с головы мешок или капюшон. Ей это отчасти удалось, но тут фургон снова резко повернул, и Роза с близнецами опять покатились по полу.

Затем ее швырнуло вперед, когда машина внезапно остановилась. Ошарашенная, вся в синяках, Роза все еще пыталась понять, что происходит, когда раздался резкий скрип открывающихся дверей. Она почувствовала, что ее схватили и поволокли к выходу.

– Нет!

Когда ее вытащили из фургона, под мешком показалась полоска света. Роза упала на твердую неровную поверхность, ударившись головой и ободрав кожу. Грубые руки схватили ее за грудки и приподняли. Сквозь мешок она почувствовала на лице горячее дыхание, когда голос со странным выговором прошипел ей на ухо:

– Передай родителям: мне нужно, чтобы Колли к полуночи принес в пакгауз полмиллиона. Принес один. В какой пакгауз – он знает. А если они вздумают финтить или вызовут полицию, то детей получат по частям. Понятно?

В следующую секунду ее швырнули на землю. Роза услышала, как захлопнулись двери фургона. Мешок задрался, и в ослепительном дневном свете Роза узнала знакомое место. Она лежала на дороге возле дома, где работала.

Близнецов рядом не было.

– Это ты во всем виноват! Ты заварил эту кашу! Это ты навел его сюда!

Иона молча стоял в кухне большого дома, не пытаясь защищаться, пока Крисси колотила его по лицу и плечам, а муж пытался ее оттащить. Он одновременно ощущал онемение и острую боль, словно в шоке от раны, которую с трудом осознавал. В голове назойливо вертелись две мысли. Первая о неверии в то, что история может повториться. Вторая – что Крисси права.

Это он во всем виноват.

Более подробный рассказ Иона услышал от няни. Когда он приехал, она сидела на кухне с заплаканным лицом и разбитыми окровавленными коленками. Она не смогла описать мужчину, который втащил ее и близнецов в фургон, но составила впечатление о его телосложении и силе. И еще голос. Грубый, хриплый, с забавным выговором, который она слышала по телевизору. Ливерпульским.

– Мне не нужны неприятности, – сказала Ионе Роза с искаженным от страха лицом.

– Все нормально, – ответил он. – А теперь идите-ка в свою комнату.

Крисси перестала плакать, но ее лицо напоминало маску клоуна с размазанным гримом. Ее муж, скрючившись, сидел на барном табурете у стойки с гранитной столешницей, вцепившись пальцами в бокал с виски, как в спасательный трос. Когда няня вышла, они посмотрели на Иону, надеясь услышать ответы, которых он не знал.

– Да не стой ты столбом! – взорвалась Крисси. – Хоть что-нибудь скажи, мать твою! Что нам делать-то?

Иона словно повис в воздухе. Но сказать он мог лишь одно:

– Надо обратиться в полицию.

Нужно было звонить туда сейчас же. Каждая потерянная минута уменьшала шансы вернуть детей живыми, хотя вслух Иона этого не сказал. Нил Уэйверли хотел так и сделать, как только они поняли смысл слов бившейся в истерике няни. Но Крисси взяла верх и вместо полиции позвонила Ионе.

И теперь ему приходилось их убеждать, что они совершили ошибку.

– В полицию? Ты что, не слышал, что он ей сказал? Он предупредил, что вернет детей по частям! – Крисси провела рукой по волосам, на ее лице застыло неверие в происходящее. – Господи, поверить не могу, что все повторяется снова! Это ведь он, да? Гребаный Оуэн Стокс? Я же тебя спрашивала, есть ли риск, а ты что ответил? Не волнуйся, Крисси, все хорошо! Так вот, все совсем не хорошо, так? Он похитил моих детей! Моих детей!

Ее муж дернулся, словно пытаясь избавиться от кошмарного наваждения. Иона всегда его недолюбливал, еще до того, как начал