рай, что следует из приведенного выше текста Дорна (angelo gladium irae eripere!). Мотив разделения мечом встречается также в гнозисе офитов[539]: дольний мир окружен кольцом огня, которое облегает и рай, но при этом рай и кольцо разделены «огненным мечом»[540]. Значимое разъяснение образа огненного меча можно найти у Симона Волхва[541]: имеется некая нетленная сущность, потенциально присутствующая в каждом человеке: божественная пневма, «расположенная вверху и внизу в потоке вод». Об этой пневме Симон говорит: «Я и ты, ты предо мною, я после тебя». Это сила, которая «сама себя порождает и сама себя взращивает; собственная мать, сестра, невеста, дочь, собственные сын, мать, отец; единство, корень всего сущего». Будучи основой бытия, эта сила выступает творческой страстью, что исходит из огненного источника. Огонь соотносится с кровью, которая «создана теплой и красноватой наподобие огня». В мужчине кровь превращается в семя, в женщине — в молоко. Данное превращение толкуется как «пылающий меч, что обращается во все стороны, оберегая древо жизни». Принцип, воплощенный в семени и молоке, становится отцом и матерью. Древо жизни охраняется вращающимся огненным мечом, который представляет собой самопорождаемую «седьмую силу»: «Ибо, перестань меч огненный вращаться, сие прекрасное древо было бы уничтожено и погибло бы безвозвратно; он же становится семенем и молоком, а потому тот, кто в зародыше обретается в них, сможет, когда присовокупятся Логос и место Господне, где Логос порождается, достичь полной стати, начав с мельчайшей искорки, и взрастать, обретая силу беспредельную и тлену не подверженную, равно и подобно вековечному Зону, каковой не претерпевает более никаких изменений, в неизмеримой вечности»[542]. Из этих примечательных высказываний Ипполита об учении Симона Волхва ясно видно, что меч куда больше простого орудия рассечения: это отдельная сила, которая «вращается» и преображается — из мельчайшего в величайшее, из воды, огня и крови в беспредельный Эон. Здесь подразумевается превращение жизненного духа, наличествующего у человека, в нечто божественное. Природное существо становится божественной пневмой, как и в видении Зосимы. Творческая животворящей пневмы, подлинная субстанция трансформации, в описании Симона до малейших подробностей соответствует описаниям латинянами[543] Уробороса, или serpens mercurialis. Уроборос тоже — собственный отец, мать, сын и дочь, сам себе брат и сестра, причем с «древнейших времен и до самого заката алхимии»[544]. Он сам себя порождает и приносит в жертву, выступает орудием собственного жертвоприношения, являясь символом мертвой и возрождающей воды[545].

360 Вдобавок учение Симона оказывается полезным и для прояснения вышеприведенного текста Дорна, где меч гнева превращается в Христа и обретает божественность. Не отыщись сочинения (Philosophoumena — «Обличение на все ереси») Ипполита на Афонской горе лишь в девятнадцатом столетии, мы почти наверняка заподозрили бы, что Дорн к ним обращался. Однако в алхимии найдется множество других символов, происхождение которых настолько неясно, что трудно определить, почерпнуты ли они из предания или из изучения ересиологии — а то и вовсе испытали спонтанное возрождение[546].

361 Меч как «надлежащее» орудие жертвоприношения встречается также в старинном трактате «Consilium Coniugii de Massa Solis et Lunae», где говорится: «Oportet enim utrumque occidi gladio proprio» («Обое должны быть убиты их собственным мечом», слово «обое» подразумевает Солнце и Луну)[547]. В еще более древнем (датируемом, вероятно, одиннадцатым столетием) «Tractatus Micreris»[548] приводится изречение Останеса с упоминанием «меча огненного»: «Astanus maximus ait: Accipe ovum et igneo percute gladio, eiusque animam a corpore sequestra» («Великий Астанус говорит: „Возьми яйцо, пронзи его мечом огненным и отдели душу его от тела“»)[549]. Здесь меч отделяет друг от друга тело и душу, что соответствует разделению неба и земли, огненного кольца и рая, рая и человеческих прародителей. В не менее древнем трактате «Allegoriae Sapientum supra Librum Turbae» встречается описание ритуала жертвоприношения: «Item accipe volatile, et priva capite igneo gladio deinde pennis denuda, et artus separa, et supra carbones coque, quousque unus color fiat» («Возьми тварь летучую и отсеки ей мечом огненным голову, затем выщипли перья, отдели члены и вари на углях до тех пор, пока не сделается цвет единым»). Налицо обезглавливание огненным мечом, «бритье», точнее, «ощипывание» и варка. Петух, который, по всей видимости, имеется здесь в виду, называется попросту volatile, летучей тварью, крылатым созданием, как и spiritus; однако очевидно, что дух еще пленен естеством и несовершенен, что он нуждается в улучшении. В древнем трактате под похожим названием «Allegoriae super Librum Turbae»[550] приводятся некие дополнительные сведения: «Matrem ‹materia prima› mortifica, manus eius et pedes abscindens» («Мать умертви, руки и ноги ей отруби»); «Viperam sume… priva earn capite et cauda» («Возьми гадюку, отсеки ей голову и хвост»); «Recipe Gallum… vivum plumis priva» («Возьми петуха, ощипай его заживо»); «Accipe hominem, tonde eum, et trahe super lapidem» («Возьми человека, побрей его и растяни на камне, пока тело его не умрет»); «Accipe vitrum cum sponso et sponsa, et proiice eos in fornacem, et fac assare per tres dies, et tune erunt duo in came una» («Возьми сосуд стеклянный с женихом и невестой, брось их в печь, поджаривай три дня, и тогда станут двое плотью единой»); «Accipe ilium album hominem de vase…» («Возьми белого человека из сосуда»)[551].

362 Пожалуй, мы вправе предположить, что все эти предписания суть наставления в совершении магических жертвоприношений, похожие на те, что даются в греческих магических папирусах[552]. Для примера последних приведу один рецепт из Papyrus Mimaut[553]: «Возьми кота и преврати в Осириса (ἀποθέωσις = жертвоприношение. — Авт.), (погрузив) тело его в воду. И когда начнешь удушать его, говори ему в спину». Другой пример из того же папируса: «Возьми удода, вырви сердце его, пронзи его тростинкой, разрежь на куски и брось в мед аттический…»

363 В действительности подобные жертвоприношения предпринимались с целью призвать паредра, или spiritus familiaris. (Тот же Мефистофель — familiaris Фауста!). О применении схожих заклинаний алхимиками (по крайней мере, о том, что эта практика была в ходу), свидетельствует «Platonis Liber Quartorum»[554], где упоминаются oblationes et sacrificia (подношения и жертвы) планетарным духам. Более глубокой мне представляется мысль, изложенная в другом тексте. Там подчеркивается, что «сосуд» должен быть круглым, в подражание небосводу и черепу, «верхнему и нижнему». Творящий действует как тот, кто «преобразует твердь небесную и череп человеческий» (testa capitis). Круглая форма «проста», и эта простота служит залогом успеха. Все проецируется из «черепа», из «головного элемента человека» (videlicet capitis