Локоть Стэна врезался Крису в солнечное сплетение. Тот скрючился со сдавленным стоном. Сыщик разорвал дистанцию, развернулся — и, как регбист со штрафного, пробил ногой. Удар пришёлся в лицо. Голова у гангстера дёрнулась, ноги покосились, и он свалился ничком в цементную пыль.

Драка продлилась максимум полминуты, но отняла у Стэна все силы. Пошатываясь, он кое-как перевёл дыхание, конфисковал пистолет у Криса. Перевёл взгляд на Маховик — и поражённо замер.

Ядовитая грязь над ямой окончательно загустела, приобрела конкретную форму. Это были переплетённые щупальца — или, может, исполинские змеи, каждая с бревно толщиной. Они скручивались в угольно-чёрный жгут и тянулись вверх, к потолку, росли с пугающей быстротой, словно кто-то галлонами лил подкормку.

Рост происходил толчками, в такт выстрелам, которые раздавались снаружи.

Маховик питался человеческой злобой, перебродившей ненавистью — жадно глотал её, высасывал из пространства. Вибрация расходилась гнилыми волнами.

Стэн почувствовал тошноту. Появился отвратительный зуд в ладони — казалось, трофейный ствол превратился в слизня, покрытого чем-то едким. Брезгливо передёрнувшись, сыщик отшвырнул его в сторону и вытер руку о плащ.

Маховик продолжал расти. И начал вращаться — пока неспешно, с некоторой натугой, как бур, только набирающий обороты. Теперь он неприятно лоснился, пачкая свет, который на него попадал. При этом жгут отбрасывал тени. Повинуясь его вращению, а не законам оптики, они бежали по кругу, мягко скользили по полу. Впрочем, Стэн не поручился бы, что тени воспринимались обычным зрением, а не каким-нибудь пятнадцатым чувством.

Пальба снаружи тем временем шла на убыль — заканчивались либо патроны, либо участники перестрелки. Стэн собирался выглянуть, но тут на полу пошевелился Крис — башка у него, похоже, и правда была чугунная, совершенно непробиваемая.

Гангстер перекатился на бок. С трудом привстал, сфокусировал взгляд на сыщике. Разлепив окровавленные губы, проговорил:

— Убью…

Морщась, он отодвинул полу плаща и потянулся к запасной кобуре, висевшей на поясе. Вытащил пистолет — компактный, почти игрушечный с виду. Но и такого вполне хватило бы, чтобы вышибить человеку мозги.

Стэн, уже безоружный, стоял и молча смотрел.

Подумал мельком — расследование, похоже, закончится преждевременно.

Крис прицелился, но тут на него легла очередная тень от Маховика.

Гангстер застыл, как парализованный. Лицо перекосилось от боли, черты его заострились, обрисовались резче. Хотя не только они — рука с пистолетом тоже стала рельефнее, проступили пястные кости. Это напоминало фото с преувеличенной, гротескной контрастностью.

Миг спустя с пистолетом Криса стало что-то происходить. Металл видоизменялся, корёжился с тихим лязгом, словно пытался вывернуть себя наизнанку, и выпускал игольчатые шипы.

Крис застонал, бессильно уронил руку, но отбросить пистолет не успел — иглы пробили кисть, пригвоздили её к бетонному полу. Гангстер дёрнулся, глаза его закатились, и он повалился на спину. Струйка слюны стекла изо рта.

Стэн попятился к выходу. Уже выскакивая наружу, заметил, что Маховик вращается всё быстрее, а щупальца черноты почти касаются потолка.

А ещё он вдруг понял, что стрельба больше не слышна.

Обернулся, посмотрел на дорогу — и ощутил, как волосы встают дыбом.

То, что раньше было машинами, теперь превратилось в груды металла, которые щетинились иглами, как раздавленные ежи. А рядом с ними виднелись тела людей, пришпиленные к асфальту.

Все участники перестрелки были мертвы.

У Стэна потемнело в глазах. Он, перестав что-либо соображать, заковылял вдоль обочины. Краем глаза заметил Когтя с Боровски — они лежали почти бок о бок, вцепившись в покорёженное оружие.

Стэн уже миновал побоище и удалился шагов на двести, когда сзади оглушительно громыхнуло. Он оглянулся.

Бетонные стены цеха треснули, как яичная скорлупа. Крышу изнутри, вращаясь, пробил лоснящийся чёрный жгут. Он тут же распался на три отростка, которые хлестнули по сторонам, вытягиваясь в длину и расплёскивая вокруг по спирали остатки силы. В радиусе полутора сотен ярдов всё покрылось стальным игольчатым инеем. Пространство содрогнулось в последний раз — и затихло.

Вибрация прекратилась.

Стэн побрёл дальше. В голове была пустота. Он машинально переставлял ноги, как заводная кукла. Шёл, уставясь прямо перед собой и не замечая, что дождь слабеет, а вокруг сгущаются сумерки.

В жилой район он выбрался уже затемно. Отыскал ближайшую станцию монорельса, шагнул в вагон и обессиленно упал на сиденье. Он снова был способен воспринимать окружающее, но соображал по-прежнему туго.

Взглянул на схему маршрутов, прилепленную возле двери. Доехать напрямую к Саманте не получилось бы — требовались две пересадки. Поэтому он решил заглянуть домой, благо станция была по пути. Хотелось переодеться и вымыться. На земле он вроде бы не валялся, но плащ всё равно был в грязных разводах, да к тому же промок насквозь. А шляпа вообще отсутствовала — слетела, видимо, в драке.

Дойдя до дома, Стэн с сомнением посмотрел на почтовый ящик. Меньше всего он сейчас хотел копаться в бумажках, а любая мысль о работе вызывала стойкое отвращение. Но привычка всё-таки победила, и он открыл дверцу.

В ящике ждал конверт.

Не было ни обратного адреса, ни почтовых марок — только стилизованное созвездие-призрак в левом верхнем углу.

Стэн поднялся в квартиру. Там не обнаружилось ни засад, ни гостей, жаждущих побеседовать о высоком. Он бросил конверт на тумбочку, с отвращением стянул плащ, пиджак и рубашку. Долго тёр себя мылом в ванной. Облился тепловатой водой и, перейдя в комнату, приложился к бутылке бренди.

В голове слегка прояснилось, и он надорвал конверт. Внутри был листок из школьной тетрадки, покрытый торопливыми, скачущими каракулями. А ещё — две сотенные купюры.

Писала Эмили Белл.

«Дорогой мистер Логвин! Всего полчаса назад мы говорили по телефону. А теперь я сижу в автобусе, который увозит меня из города. Рядом со мной Артур Броуди. Он сказал, что не бросит меня одну. Я так ему благодарна!

Наш кондуктор — очень любезный, он подсказал, что можно оставить вот такое послание. Пообещал, что передаст вам на обратном пути. Но предупредил, что про сам маршрут не надо рассказывать. Иначе письмо просто не дойдёт, рассыплется в пыль. Потому что это секрет, который сам себя охраняет. И поэтому, кстати, по телефону была такая жуткая связь, вы помните?

Хотя, если честно, я и сама не знаю, что меня ждёт на конечной станции. Это глупо, согласна. Но, во-первых, я очень-очень надеюсь, что встречу брата! А во-вторых, меня туда просто тянет — так, что трудно противиться. Тоже очень странно, конечно, но нам с Артуром буквально сегодня предложили билеты — и решать надо было срочно. Спонтанно, как