Шрифт:
Закладка:
Нападки на императрицу преследовали совершенно конкретную цель: не затрагивая напрямую царского имени, очернять его путем клеветы на людей, близких или преданных Николаю II.
Эта клевета подхватывалась не только левыми и либеральными депутатами из Государственной Думы, но и генерал-адъютантами и даже великими князьями, в том числе и великим князем Николаем Николаевичем. Все с восторгом повторяли «героический» ответ Николая Николаевича Распутину, просившему разрешения приехать в Ставку: «Приезжай — повешу», но никому в голову не приходила мысль, а была ли такая просьба со стороны Распутина, и отвечал ли в действительности на неё великий князь? Но русскому обществу это было не интересно: оно хотело верить в эти легенды, как хотел в них верить великий князь Николай Николаевич, как хотел в них верить генерал Алексеев, генерал Рузский и другие. Спиридович приводит слова одного предводителя дворянства, камергера и монархиста: «Идём к развязке, все порицают Государя. Люди, носящие придворные мундиры, призывают к революции. Правительства нет. Голицын — красивая руина. Протопопов — паяц. Императрицу ненавидят, как сторонницу Германии. Я лично знаю, что это вздор, неправда, клевета, я-то этому не верю, а все верят! Чем проще член Думы по своему социальному положению, тем больше в это верит… Все, раз навсегда, решили и поверили, что Она «немка» и стоит за Германию. Кто пустил эту клевету, не знаю. Но ей верят. С Царицы антипатия переносится на Государя. Его перестали любить. Его уже НЕ ЛЮБЯТ. Не любят, наконец, за то, что благоволит к Протопопову: ведь трудно же понять, как Он — Государь, умный человек, проправивший Россией двадцать лет, не понимает этого пустозвона… И все хотят его ухода… хотят перемены… А то, что Государь хороший, верующий, религиозный человек, дивный отец и примерный семьянин — это никого не интересует. Все хотят другого монарха… И если что случится, вы увидите, что Государя никто не поддержит, за Него никто не вступится»[530].
После взятия русскими войсками турецкой крепости Эрзерум в феврале 1916 года произошел один инцидент, который генерал А. А. Носков был склонен считать случайностью, но который в свете всего происшедшего вряд ли представляется таковым. Генерал Носков пишет, что его удивил холодный тон телеграммы Николая II, посланной им великому князю в ответ на его телеграмму, где он сообщал о взятии турецкой крепости: «Холодный тон царского ответа удивил всех. Вместо горячего и родственного адреса — официальные слова «Ваше Высочество!», вместо выражения радости — несколько слов благодарности. Лишь несколько человек знали причину этого. Вот она: редактор телеграммы великого князя, скорее всего сам телеграфист, забыл сопроводить подпись великого князя надписью «генерал-адъютант», и получилось, что подпись была просто «НИКОЛАЙ». В таком виде она появилась в газетах. Только Царь имел право на такую подпись. На следующий день утром генерал Воейков сказал мне, войдя в мой кабинет:
— Какую оплошность вы допустили вчера!
И так как я не понял, добавил:
— Ну, вы вчера дали в газеты телеграмму великого князя с подписью «НИКОЛАЙ»! Государь крайне этим недоволен»[531].
Был ли случай с телеграммой действительной оплошностью редактора, или это был злой умысел, но он очень хорошо ложился в общую канву возвеличивания великого князя Николая Николаевича в ущерб имени Николая II. И как мы увидим ниже, имел свое продолжение в январе-феврале 1917 года.
9 декабря 1916 г., после закрытия полицией V съезда представителей городов, на квартире у князя Г. Е. Львова состоялось секретное совещание. Присутствовали: Н. М. Кишкин, М. М. Федоров, А. И. Хатисов и другие. Львов предложил собравшимся следующий план действий: Николая II заменить великим князем Николаем Николаевичем, который сразу же объявит о введении в стране «Ответственного министерства»[532].
«9-го декабря, — пишет Мельгунов, — Львов развил перед собранием план дворцового переворота с целью свержения Николая II и замены неспособного монарха великим князем Николаем Николаевичем. «Воцарение» Николая Николаевича должно было сопровождаться образованием ответственного министерства»[533].
Мельгунов, с которым Хатисов лично беседовал уже в эмиграции, поинтересовался, как реально предполагалось произвести переворот. На это Хатисов ответил: «Николай Николаевич должен был утвердиться на Кавказе и объявить себя правителем и царём»[534].
Князь Львов послал своего представителя А. И. Хатисова в Тифлис к великому князю с предложением занять российский престол[535]. Послушаем, в чём конкретно состояло это предложение: «Хатисов доложил, что императрицу Александру Фёдоровну решено или заключить в монастырь, или выслать за границу. Предполагалось, что Государь даст отречение за себя и за сына (выделено нами — П. М.)»[536].
Обратим внимание на последнюю фразу, мы ещё вернёмся к ней во второй части нашего повествования.
На кого же собирались опереться заговорщики при осуществлении своих планов? «По словам Хатисова, — пишет Мельгунов, — Львов говорил, что у него есть заявление генерала Маниковского, что армия поддержит переворот. Совершить переворот должны были гвардейские части, руководимые великими князьями»[537].
Позднее, уже после событий февраля 1917 года и всего произошедшего, Данилов писал так же, как Деникин про Алексеева, что великий князь с «возмущением отверг это предложение».
Однако генерал Спиридович, основываясь наличной беседе с Хатисовым, рассказывал о совсем другой реакции Николая Николаевича: «Великий князь выслушал доклад и предложение спокойно. Он не выразил ни удивления, ни протеста против намерения низвержения царствующего императора. Великий князь считал, что престиж Государя весьма подорван, но сомневался в том, примет ли сочувственно мужик низвержение царствующего императора, поймет ли мужик смену царя»[538].
Но сам же Данилов при этом сообщал, что «великий князь, получив сведения о
