цивилизация, хотя способен приучиться соблюдать закон. Заметьте, Ланге, волк не столь далеко отстал от человека в развитии мозга, как мы привыкли считать, однако не способен подняться на абстрактный уровень мышления. Но при том, что волка можно выдрессировать – заставить соблюдать закон, он всё равно убежит, как только закон перестанет давить на него. Сними цепь – и волк в лесу. Это хорошо коррелирует со словами пришельца о том, что никакие договоры и клятвы их не интересуют. Для них мы пока что закрытая карта, перевернув которую, они выяснят, что мы либо «люди», либо «волки». В одном случае мы способны будем понять то, что они хотят, в другом – всё равно убежим, сорвёмся с цепи, нарушим договор.

– Поэтому проще будет нас пристрелить? – спокойным голосом спросил Ланге и налил себе ещё немного вина.

Артур вздохнул. Вроде Генрих был социологом, психологом, но не биологом. А тут нужно смотреть шире. Лет двадцать назад, начитавшись фантастики, Уайт интересовался, какие проблемы могли бы возникнуть при контакте двух или более инопланетных рас. Все книги делились на два типа: в одних инопланетяне были с гуманоидным мышлением, в других – с непонятным, чуждым. Обычно, вторым отводилась роль или агрессивных завоевателей, например, в классической «Войне Миров» Герберта Уэллса, либо квази-божеств, мало влияющих на людей, подчас оставляющих могучие артефакты, как например в «Космической Одиссее» его тёзки Артура Кларка. Сейчас, в современных фильмах и романах, насколько профессор знал, существовало ещё немало, сотни и тысячи выдуманных рас, но классификация сводилась к одному из трёх вариантов: гуманоиды, агрессоры, божества.

– Генрих, давайте отойдём от социологии в привычном вам понимании, – поразмышляв с минуту, заговорил Уайт, – и подумаем о социально-биологических аспектах совместного выживания разных видов. На нашей планете человек истребил всех животных, которые конкурировали с ним за территорию. Остатки дикой природы мы загоняем в заповедники, и, одомашнивая, превращаем в рабов виды, способные с нами сосуществовать. У вас есть собака? – Генрих отрицательно покачал головой, и Артур продолжил. – А у меня есть. Я люблю старенького Купера, и вот уже десять лет считаю его членом семьи. Но вожу по улице в наморднике и на поводке, таков закон. Наш, человеческий закон. Однако, с точки зрения межвидового сотрудничества, он – мой раб. А что уж говорить про других животных? Мы разводим свиней на мясо, забираем молоко у коров, стрижём шерсть овец. Вся жизнь либо истребляется нами, либо загоняется в гетто, либо существует в рабском положении.

Артур сделал паузу, налил себе немного вина и покрутил его в бокале. Ему нравилось, как играет рубиновый цвет напитка в мягком жёлтом освещении комнаты. Это настраивало, помогало сформулировать мысль.

– Так вот, – сделав маленький глоток, произнёс он, – для животных, по сути, мы – инопланетяне с могучими технологиями и непонятным им уровнем логики. И мы для них – зло. Теперь представьте, что появляется раса, которая логически непонятна для большинства других. Они начинают космический путь, не приходят к Согласию, но их не трогают, а дают время одуматься. Однако, в страхе перед непонятными пришельцами, эта раса развивается и, рано или поздно, добивается технологического преимущества. Невозможность ужиться заставляет их зачищать жизненную территорию, убивать и завоёвывать. Другие расы, устав от агрессии и недолговечных перемирий, уничтожают их. Всё. Как мы убиваем волков, которые расплодились в лесу и угрожают нашим стадам или поселениям.

Ланге встал и начал ходить по комнате. Артуру подумалось, что сейчас тот начнёт размахивать руками и развивать мысль. Он улыбнулся. Однако, Генрих оказался непредсказуем: немец плюхнулся обратно в кресло и затянулся электронной трубкой-сигаретой.

– Не думаю, что вы правы в последнем выводе, – заявил он. – Скорее всего, расы, объединённые Великим Согласием, способны выдержать любое давление, они могут защитить себя, создав союз. В вашем примере люди будут отстреливать одиночного волка, но не станут уничтожать их как вид. Я думаю, что если некая раса не находит с ними понимания из-за другого уровня логики, как вы говорите, то она так же не может ужиться с другими «несогласными» расами. И дальше они начинают воевать друг с другом, поскольку потеснить сильный союз практически невозможно. Так что, для расширения зоны личного влияния, соперники воюют друг с другом. Одна стая волков против другой стаи. Так что я не думаю, что их уничтожают наши новоявленные партнёры по переговорам. Скорее всего они изводят, истребляют друг друга сами. В этом и был посыл. Либо вы идёте к Согласию, либо рано или поздно вас уничтожат другие такие же.

– Вы помните ответ на вопрос «Есть ли расы, представляющие для нас угрозу»? – воскликнул Артур, поняв Ланге. – Вот я помню: «Вода – угроза для огня, или огонь – угроза для воды?», и я уверен, что это ровно о том. Если огня много – он испарит воду. Если потом станет больше воды – она затушит огонь. Это значит, что без Согласия лишь вопрос времени, когда либо мы, либо нас.

Ланге истово кивал и поддакивал. Наконец хоть что-то стало определённо и понятно.

* * *

Утром Артур сидел в переговорке спецслужб и общался с агентами Коллинс и Джулиани. Хейза не было, о чём профессор весьма сожалел. Доктор Уайт поведал теории, которые родились у них с Ланге – что речь не идёт о том, что их уничтожат, и никто не будет мешать присоединиться к Великому Согласию, но по опыту Кен-Шо, те, кто не достигал его сразу, почти наверняка не достигал никогда. А это, согласно мыслям Артура, которые он вчера ещё не до конца сформировал и которыми не успел поделиться с Генрихом, означало одно: биологическую особенность вида, стремление доминировать, лгать, уничтожать.

– То есть, доктор Уайт, – Джоанна решила подытожить, – мы, судя по всему, как раз такая раса. Если верить вашим примерам и выводам, то человечество – пример Несогласных. И нас ждёт отшельничество, межзвёздные войны и в конце концов гибель.

– Не совсем, – ответил Артур, – не думаю, что всё так однозначно. Но я уверен, что для нас критически важно выяснить в чём заключается Согласие. Ланге считает, что оно представляет собой некую психолого-биологическую функцию, что-то вроде особенности мозга. Но мне кажется, что это скорее социально-эволюционное понятие. Например, мы не желаем убивать друг друга, несмотря на встречающихся иногда диктаторов или маньяков. Так и отсутствие ксенофобии должно быть закреплено в обществе, и тогда оно достигнет гармонии с пришельцами. А что есть гармония? Согласие, вечный мир.

Джулиани смотрел на него очень пристально и устало. Казалось, он всю ночь не спал, и гора