И кстати…

— А где Лешка?

— Да его срочно тренер вызвонил, — морщится Лис при упоминании о своем сопернике, — малыш… Давай сядем, поговорим, а? Ты должна понять, что…

— Нет-нет-нет!

Я вырываюсь, отступаю чуть-чуть и показательно зажимаю уши.

— Не хочу слышать! Не сейчас! Мне надо на репетицию! Сашка и так в бешенстве…

— Да похер на Колесника! — взрывается Лис, снова подступая ко мне, — сейчас не о нем речь!

— А о том, о чем ты хочешь говорить, я не хочу! — прерываю я его, снова отступая на шаг, готовая уже нестись прочь отсюда, хоть и без верхней одежды. — Не хочу! Пока! Мне надо обдумать… Одной…

— Да чего тут думать?

— Это тебе нечего! У тебя это, наверно, не первый раз даже? — снисходит на меня озарение, — вот так… Втроем?

И, по чуть стрельнувшему в сторону взгляду Лиса, понимаю, что права! Права в своих подозрениях!

Конечно!

Слишком уж слаженно действовали они, слишком раскованно… Развратники! Точно знали, что делать надо, чтоб я… Чтоб я совершенно сошла с ума! Конечно, я тоже хороша, что вообще до такого довела. И потом не остановила. Но они… Они имели существенное преимущество! Опыт!

— Малыш, это вообще не важно… — начинает Лис, но я снова прерываю:

— Для меня — важно. И у меня сейчас нет сил… И желания… И мне надо в универ! А потом домой! Отдохнуть!

Лис молчит, сверля меня напряженным взглядом и явно что-то решая, а затем кивает:

— Поехали, малыш.

Я пару секунд немо открываю рот, не веря в такой быстрый успех, а затем решительно поворачиваюсь и, прихватив по пути сумку, иду к двери. Пока никто не передумал.

Лис догоняет в сенях и опускает на плечи мне свою куртку, легкую и теплую. Она мгновенно обволакивает меня его свежим, с терпкими нотами, ароматом и согревает.

Непроизвольно глажу нежную дорогую кожу, поворачиваюсь к Лису:

— А ты? Холодно же…

— Ты не представляешь, насколько горячо мне сейчас, малыш… — хрипло отвечает Лис, притягивает меня за ворот куртки к себе и коротко, невыносимо сладко целует в ноющие губы, отрывается и договаривает, — пиздец, горячо… Пошли, пока я не передумал…

Смущенно опускаю ресницы и, прихватив полы куртки, чтоб не распахивалась, иду к двери.

Мне одновременно жарко и морозно. И непонятно, что дальше делать, как быть.

Понятно только одно: что вообще ничего не закончилось.

Почему-то это понимание наполняет меня тревогой и радостью…

58

Мне нужен рядом только ты…

Мне нужен взгляд твой и улыбка

И в море черной черноты

Лишь только ты — мой лучик зыбкий

Мне нужен рядом только ты

И только ты — мой космос дальний

Туман из вечной мерзлоты

С тобою без следа растает…

— Стоп, Вась, — Колесник резко прерывает мое неуверенное блеяние, взмахивает рукой, чтоб тормознуть увлекшегося Артема, как раз пытающегося выдать какое-то дикое соло на гитаре.

Я послушно останавливаюсь, пью из протянутой Рафиком бутылки воду. И обессиленно сажусь на низенькую табуреточку, куда обычно складывают всякие необходимые для музыкантов девайсы.

Перед глазами все слегка плывет, а в горле сухо.

Пожалуй, переоценила я все-таки свое желание не подводить ребят в такой сложный момент предновогоднего чеса. Устала, плохо соображаю. И пою плохо, в итоге.

Или просто навалилось все одно на другое?

Навалилось… М-да… И на меня… Навалились… Ох, я даже в мыслях пошлячка стала! Как, однако, быстро перенимается это все!

— Вась, — Сашка садится передо мной на корточки, берет из рук бутылку с водой, смотрит в лицо внимательно и тревожно, — ты как вообще? Плохо тебе?

— Нет, все нормально… — вяло пытаюсь возразить я, но общий настрой и внешний вид сами за себя говорят.

— Нихрена не нормально, Рапунцель, — подает голос Рафик, — ты себя в зеркале видела вообще? Под глазами круги, губы все потрескались.

— Угу… — тянет Артем, — и шея в засосах…

— Какие еще засосы? — хмурится недовольно Сашка, зетм приглядывается ко мне повнимательней и резко отбрасывает с груди на спину разлохмаченную косу.

Я не успеваю дернуться даже, настолько неожиданное это движение, и лишь стыдливо прикрываю ладонью пятна на шее. Палюсь с этим, естественно, по полной программе.

— Та-а-а-к… — зловеще тянет Сашка, не позволяя мне отклониться, придерживая за плечо, — охренеть… Я думал, ты болеешь там вовсю, а ты… Ты… Не болеешь! — добавляет он с возмущением и встает с корточек. — И че происходит, а, Вась? Ты понимаешь, что нас всех подставляешь своим блядством?

Я вздрагиваю от грубого слова Сашки, и на глаза непроизвольно наворачиваются слезы. Обидно очень!

И справедливо, чего уж там…

Но голос разума никак не влияет на эмоции, а с ними у меня беда в последнее время, и в следующую минуту парни ошеломленно замирают, наблюдая мою истерику. Молчаливую, потому что не умею я громко плакать, еще в детстве ремнем и постановкой на колени в угол с молитвословом отучили, но слезы по щекам бегут без остановки.

Я это никак не могу контролировать, не получается! Понимаю, что, после такого, вряд ли Сашка и ребята захотят со мной играть, им истерички в группе не нужны. И от этого еще горше становится, еще тяжелее…

Все у меня наперекосяк! И только хуже и хуже ведь! Такая тяжелая она, взрослая жизнь, такая жестокая!

— Вась… — Сашка в растерянности снова опускается на корточки передо мной, принимается вытирать горячими пальцами слезы со щек, — Вась, ну прости… Я просто разозлился… Мы думали, ты реально болеешь, а ты… Ну ты тоже нас пойми…

— Я боле-е-ею-у-у-у… — с подвывом выходит у меня, словно у заправской плакальщицы, — я пра-а-авда-а-а…

— Да? — Он вздыхает, затем стягивает меня с табуреточки, поднимает за локти вверх, обнимает, гладит по голове, — ну прости тогда… Просто эти пятна… Ну, знаешь… Мы же не слепые… И знаем, что это такое… Конечно, одно другому не мешает, но мы как-то думали, что у тебя совсем сил нет…

— У меня их и нет, — я уже успокаиваюсь постепенно, грустно хлюпаю носом, беззастенчиво трусь мокрой щекой о Сашкину футболку. В его объятиях надежно и спокойно, словно брат меня обнимает, утешает. — Я так устала… И сессия еще эта… И заболела… И не в голосе что-то совсем сегодня…

— Да это мы дураки, — вздыхает Сашка, поглаживая меня по растрепанной косе.

— Вась, мы просто не учли, что ты после болезни, да, — подключается Рафик, встает и подходит ближе, — и вообще… Какого хера тебя только Колесник утешает? Может,