– Какие вещи? – спрашивает Эдвард и хмурится.

Я на мгновение выведена из равновесия.

– Вообще-то их у меня совсем немного – пальто, кружка, фотография, которую я прикрепила рядом с моим рабочим местом…

– Я… я думаю, что ты не поняла. Я не увольняю тебя! Я даже выговор тебе не выношу. Пожалуйста, садись обратно. – Он кивает на кресло, с которого я только что встала, и я чувствую облегчение. Эдвард вздыхает, словно внезапно понимает, все пошло не так. – Прости, если из-за меня у тебя сложилось впечатление, будто это нечто большее, чем неофициальный разговор. Честно говоря, то, что я сказал раньше, – истинная правда. Нам повезло, что ты у нас работаешь. Я знаю, что у тебя большой опыт, который позволяет делать для людей, чьи дела попадают к тебе, гораздо больше, чем можем мы здесь с нашим финансированием и за то время, которое нам выделяется на каждый случай. Но дело в том, что мы ограничены в наших возможностях. Мы не все можем сделать!

Он вздыхает.

– А раз уж мы обсуждаем обеспокоенность, которая была высказана (не смотри на меня так; ты знаешь, что я не могу раскрыть детали и сказать, кто это сделал), я тоже считаю, что ты слишком привязалась к Элли Аткинсон. Я спишу это на то, что эта работа для тебя в новинку и ты очень хочешь помочь девочке, которой ужасно не повезло в жизни. Конечно, это вызывает восхищение, но мы не можем так продолжать работать дальше. Это дело мешает твоей работе. Например, я знаю, что Люси вчера вместо тебя ходила на региональное совещание и ей за тебя пришлось дописывать отчет, который ты должна была подготовить для Агентства защиты здоровья. Мне нужно, чтобы ты перенаправила Элли в соответствующие организации и занялась другими своими делами. Я не сомневаюсь, что в нашем отделе дела у тебя пойдут прекрасно после того, как ты приспособишься к работе регионального правительства, и больше у нас не возникнет необходимости для бесед подобного рода.

Последнее предложение звучит скорее как предупреждение, чем уточнение моей позиции, но я в любом случае киваю, ощущение у меня такое, словно мне удалось уклониться от пули.

– Спасибо, – тихо говорю я.

– Не за что. – Эдвард поворачивается, чтобы разблокировать свой компьютер, и таким образом показывает, что разговор окончен. – Я больше не хочу отрывать тебя от работы. Увидимся на совещании, когда будем обсуждать планы на неделю.

Я встаю, но мне в голову ударяет мысль, которая заставляет остановиться. Мне не хочется спугнуть удачу, но…

– Эдвард?

Он снова поворачивается ко мне, выглядит настороженно.

– Да?

– Я на самом деле ценю, что вы ограничились только беседой, и я понимаю все, что вы сказали про Элли. Я перенаправлю ее дальше, как вы и сказали, но не будете ли вы возражать против последней встречи с ней? Чтобы объснить ей, что происходит? Ее столько раз подводили, что я не хочу, чтобы она считала, будто я взяла и просто ее бросила.

Лицо Эдварда смягчается.

– Конечно, встреться с ней, – отвечает он. – Не вижу здесь никакой проблемы. Только дай ей четко понять, что это ваша последняя встреча. Мы не можем спасти всех, и один человек тем более не может, – говорит он, его слова звучат по-доброму. – Несмотря на то, что нам может этого очень хотеться. Не забудь представить подробный отчет со своими рекомендациями.

Я киваю и выхожу из кабинета. У меня такое ощущение, будто я только что участвовала в сражении, хотя почти ничего не говорила. Я знала, что наступит день, когда мне придется отпустить Элли. И теперь мне нужно надеяться, что несчастная девочка поймет, почему я это делаю.

Глава 72

Элли

Элли не понимает. Она считала, что Имоджен ей помогает. У них установились такие прекрасные отношения, все шло так хорошо! Имоджен – единственный человек, кроме Мэри, который не считает ее каким-то чудовищем. Элли же видит, как все остальные на нее смотрят – с благоговейным страхом, словно боятся, что якобы живущий в ней демон может в любой момент разорвать ее кожу и вырваться наружу. Имоджен никогда так на нее не смотрела. Конечно, она ее жалеет – Элли даже сейчас видит эту смесь жалости и беспомощности в глазах женщины, но ее это особо не волнует: она большую часть времени сама себя жалеет. Так почему же хотя бы одному взрослому тоже не испытывать к ней те же чувства? Нет, жалость гораздо лучше, чем страх и недоверие. Жалость можно использовать.

Имоджен всегда относилась к ней так, как взрослые в прошлой жизни, – она ребенок, о котором нужно заботиться, за которым нужно присматривать и защищать от плохого. Иногда Имоджен даже разговаривает с ней, как со взрослой, и немного балует, как это делала мама. А теперь она говорит Элли, что все это должно закончиться, раз – и все. Она бросает ее, как это сделали все остальные.

– Но вы же обещали, – говорит Элли и ненавидит себя за то, что ее голос звучит очень по-детски и напоминает поскуливание. Она снова пытается что-то сказать, добавить немного злости в свои слова, защититься, как ей всегда советует Мэри. – Вы говорили, что поможете мне.

– И я считаю, что помогла, – говорит Имоджен и опускает ладонь на руку Элли. Элли отпрыгивает назад, словно ее обожгли, и даже в свои одиннадцать лет видит боль и обиду на лице Имоджен, но ее это не волнует. Почему Элли должно это волновать, когда этой женщине явно плевать на нее. – Элли, пожалуйста.

– Элли, пожалуйста, – издевательски и язвительно повторяет она голосом, который кажется ей не своим. Элли самой это все не нравится, но она не может остановиться, точно так же, как она не может остановить злость, которая растекается по всему ее телу, заполняет его, словно кто-то оставил у нее в мозгу открытый кран. А теперь злость заполнила ее всю, выплескиваясь через край. Горячая первобытная злость несется в ее руки и ноги, заполняет грудь, и, как и в случае воды, она не поддается контролю – наводнение остановить нельзя, нельзя зачерпнуть воду и отправить туда, откуда она притекла. Злость живет своей жизнью, из-за нее у Элли пульсирует вся голова. В ней осталось достаточно старой Элли, чтобы бояться того, что она может сказать или сделать с этой густой черной злобой, пульсирующей по всему телу. Но старой Элли недостаточно, чтобы остановить слова, вылетающие из ее губ.

Она кричит и чувствует, как ее лицо