Можно сказать вслед за Роджером Бэконом «знание – сила», но можно сказать и «время – сила»; можно точно также сказать «время – знание». Можно, потому что все три понятия: знание, сила и время, – философски не определены. В физике время определяется через движение, а движение через время – тавтология. И. Ньютон определил силу тоже через движение, причем, в абсолютном изотропном пространстве и абсолютном изотропном времени. Что касается «знания», то оно до сих пор никем не определено. В самом деле, нельзя же считать определением знания определение через сознание, и наоборот.

Термин «знание» появляется благодаря системе школьного образования, причем исключительно в рамках «полуобразованности» [Костецкий, 2010]. При полуобразованности знание усекается с двух сторон: со стороны истории этого знания и со стороны его применения (и неприменения). Например, догма «вода закипает при ста градусах» приводит нерадивых студиозусов к казусам в горах. В древнегреческом языке «знание» различалось по своему источнику. Знание из авторитетного источника – «гносис», из случайного – «докса». Знание из опыта – «эпистеме», знание путем логического вывода – «матема». Знание, с которым умный не спорит – «догма». Знание, которое интересно выслушать – «мифос». Знание, которое может быть у животных, людей, богов, насекомых – без разницы, – «логос».

Методология «естествознания» приводит в смущение всякого, кому приходиться говорить о наличии знания у животных. Дескать, за пределами человека только коды и шифры рефлексов. Но домашние питомцы что-то знают о своем хозяине, хотя бы потому, что он «их». Даже органы нашего тела о нас что-то знают [Костецкий, 2022, с. 238–239]. Знают, потому что органы тела субъектны. Представление о бессубъектности тела держится на ложных метафорах типа «сердце – насос». Так и мышцы – насос, и кровь в качестве «неньютоновской жидкости» сама себе насос. По отношению к сердцу требуется совсем другая метафора, типа осведомленного слуги в барском доме. Сердце, печень, репродуктивные органы многое знают о своем хозяине. Напротив, современный человек мало знает о том, что такое знание. Была такая восточная притча. Два монаха наблюдают за золотыми рыбками в императорском пруду. «Как должно быть счастливы эти рыбки!», – восклицает один. Второй возражает: «Откуда ты знаешь, счастливы ли они, ведь ты не рыба». Первый монах парирует: «Откуда ты знаешь, что я могу знать, ведь ты не я».

Как ни странно, но все особенности разного рода «знания» применимы и к времени. Время может быть мифично, логично, догматично, математично, случайно, авторитетно и даже интересно. Потому что знание «присутствует» во времени, если не определяет его. Главная особенность времени, можно сказать, в том, что время всевидяще. В самом этом видении проявляется знание. Логос и Хронос по сути начинают совпадать друг с другом. В результате время «теряет» придуманную И. Ньютоном изотропность. Если пространство «географично», то время «хронографично» – оно располагает своими ландшафтами.

Один из ландшафтов времени – это язык. Язык существует не в форме «общения», а в форме «видения», следствием которого выступает и «общение». Чтобы избежать двусмысленности, достаточно сказать, что вещи видят человека, тем более, когда он на них смотрит. Точно так же, вещи выставляют себя напоказ. Аристотелевские «категории» представляют способы представления себя напоказ: с одной стороны, с другой стороны – и так десять раз. Боэций переводил на латынь греческое слово «категории» термином «предикаменты» – предписания. В предписаниях «категорий» скрывается язык по типу: движение – глагол, качество – прилагательное, количество – числительное, – только аналогия всегда не полная. Аналогия очевидная, но не полная по той причине, что язык «сказываемого» – это не лингвистика, а эстетика. Вещи не говорят о себе, но кажут себя – и наказывают непонятливых. До Г. Гегеля сотни веков предпринимались попытки увязать аристотелевские категории то с языком, то с логикой. Только Гегель осознал, что это праздное занятие. Как только Гегель встал на путь эстетической трактовки категорий, перед ним раскрылся путь «Науки логики» вне «формальной логики» (которая существует исключительно на основе вербального языка).

Для Гегеля время «действительно» в логике «духа времени». Не время «есть», а дух времени. Физика имеет дело не со временем, а с промежутками времени, с часами. На это обращал внимание еще бл.Августин: «…мы понимаем, что такое промежутки времени, сравниваем их между собой…» [Августин, 1991, с. 295]. Но «промежутки времени» представляют время только с одной стороны – количественной. Между тем, «дух времени» имеет место в аспекте всех категорий, и аристотелевских, и гегелевских. И качество, и отношение, и разные виды противополагания, и часть с целым, и единичное с общим, и случайное с необходимым – вся «диалектика» без остатка совместима именно с духом времени. Соответственно, всё существующее в своем времени, будет детерминировано диалектикой категорий.

Дух времени – странная вещь. В духе времени всё отмеряно, мера являет себя, причем с необходимостью и жестко. Границы, казалось бы, ничем не обозначены, только нарушать их нельзя, да и не получится. Например, в истории познания Т. Кун обнаруживает «парадигму». Парадигма являет собой пример духа времени, за пределы которого никто не выходит. Если выходят одиночки, их замалчивают или уничтожают со странным фанатизмом. Точно так же проявляет себя «осевое время» К. Ясперса: цивилизации от Китая до Средиземноморья резко бодрятся в определенное время. Весьма показательны истории с «духом народа». Дух народа способен сохраняться при смене состава населения, смене ландшафта, изменении этноса или даже расы, замены языка. Дух народа способен даже сохраняться с уничтожением самого народа – в памятниках письменности, в руинах культуры. Этому факту удивлялся еще бл.Августин: «Одним Бог заповедовал одно, другим – другое, в соответствии с условиями времени <…> Значит, правда бывает разной и меняется? Нет, но время, которым она управляет, протекает разно: это ведь время» [Августин, 1991, с. 95].

По отношению к Времени мир существует в качестве произведения искусства, которое творится на глазах у всех, причем, не взирая ни на что и ни на кого. Заканчивая свою «Исповедь», бл.Августин восклицает: «Итак, мы видим, что Ты сделал, ибо мир существует. Но существует он потому, что Ты его видишь» [Августин, 1991, с. 373]. Видение – очень емкое понятие. Видеть и знать, видеть и понимать, видеть и присутствовать, видеть и быть.

Главная особенность видения в том, что видение не физиологично. Зрение физиологично, но не видение. Как говорил Цицерон: «А мы ведь воспринимаем видимое не глазами <….>видит и слышит именно душа, а не части тела, которые служат ей как бы окошками» [Цицерон, 1975, с. 223].

В монотеистических религиях Верховная Личность всегда субъектна