промышленность – это Германия», пообещав бороться со всеми силами, подрывающими германский промышленный потенциал… Вот после этого носить его на руках будет готова вся немецкая буржуазия – неважно, крупная, средняя или мелкая. На этом фоне сообщение о выходе Германии из Европейского Союза и Североатлантического Альянса прозвучало как пресная банальность. После всего сказанного это разумелось само собой.

Прослушав эту знаменательную речь, я приказала сотрудникам, вместе со мной обитающим на конспиративной квартире, никуда не выходить, не звонить и никак не показывать своего существования, тем более что запаса продуктов в огромном холодильнике для четырех человек должно было хватить на неделю, а если экономить, то и на десять дней.

Но так долго взаперти нам сидеть не пришлось. Уже в ночь с двадцать второго на двадцать третьего за нами пришли. Не помогли нам ни хитрый замок, ни сейфовая дверь, ни массивный засов на этой двери. Люди Роммеля просто сдули дверные петли портативным автогеном, после чего ворвались вовнутрь, всех повязали, надели нам на головы бумажные пакеты, и в таком виде отвезли в знаменитую тюрьму Моабит.

Допрашивал меня весьма неприятный тип, назвавшийся фельдполицайкомиссаром Паулем Кремером. Сочетание светлых до белизны волос, немного поблекшего африканского загара, узкой ниточки белесых губ и водянисто-голубых глаз производило отталкивающее впечатление. Он казался таким же холодным и опасным, как и только что вытащенная из-под камня ядовитая змея. При этом он прекрасно знал, кто я такая на самом деле.

– Вот это – такая же фальшивка, как и купюра номиналом в три доллара, – показал он на мой паспорт, выписанный на имя Аманды Грин, а потом выложил передо мной веером фотографии из тюрьмы Абу-Грейб с моим участием и добавил: – А вот это – святая истинная правда, фрау Хаспел. Если вы не будете с нами достаточно откровенны, то мы проделаем с вами все то, что вы проделывали с вашими иракскими узниками, и может, даже больше, а потом сожжем ваше мертвое тело в тюремном крематории и спустим пепел в канализацию. Не было тут такой никогда – и точка. Но если вы окажетесь послушной девочкой, то и поживете подольше, и кончина ваша будет не столь мучительной. Возможно, мы продадим вас русским, как овцу на базаре, а у них смертной казни вообще нет. Так что в таком варианте жить вы будете ровно столько, сколь отведет вам Господь, и комфортность этой жизни будет зависеть от того, как вы договоритесь с нашими русскими коллегами из ФСБ. Нам, например, подробности смерти президента Трампа не особо интересны, а им – совсем наоборот. Даю вам сутки на размышление, после чего в случае проявления упрямства мы начнем с вами наши оздоровительные физиопроцедуры. А сейчас идите. Конвой ждет за дверью.

После допроса меня отвели в одиночную камеру и ровно на сутки предоставили собственным размышлениям.

Проклятье! Как же так получилось, что я угодила в лапы германской тайной военной полиции? Неплохо сработано, нечего сказать… Я просто в шоке. Никогда, никогда я бы не подумала, что со мной однажды случится подобное! Сколько раз я сама бросала в камеры людей! Точнее, это делали по моему распоряжению, но я наблюдала все это… Я присутствовала при жестких допросах, которые некоторые называют пытками. Собственно, это и были пытки… А как же без них? Ведь попадались такие паршивцы, которые просто смеялись нам в лицо! И тогда приходилось показывать этим ублюдкам, на что мы способны. Ничего нет отрадней, чем ломать упрямцев… Видеть их залитые кровью лица… Слышать их крики и мольбы… А потом записывать показания. Они что-то там выкрикивали о правах человека… Глупцы, смешные и жалкие… Права человека могут быть только у белых англосаксов протестантского вероисповедания – настоящих людей, таких, как я или мои подчиненные. А пойманные нами подозреваемые в терроризме были не людьми, а человеческими отбросами, почти что животными.

И вот теперь я сама оказалась в шкуре узника. И мне угрожали пытками… Неужели они это сделают? Нет, это невозможно. Они просто пугают… Ведь я – сама Джина Хаспел, а не какая-нибудь террористка! Невозможно… Невозможно…

Однако в глубине души я понимала, что угрозы пытками – это не пустые слова. Ведь за последние полтора года в мире все изменилось! Проклятые Врата просто свели людей с ума. И теперь, раз уж я очутилась в руках врагов Америки, со мной тоже не станут церемониться – будь я хоть трижды главой ЦРУ. Русские и их немецкие подручные обнаглели настолько, что мое имя уже не значит для них ничего!

Как на меня смотрел этот фельдполицайкомиссар Пауль Кремер… От его взгляда у меня просто начинали болеть кости… Казалось, что холод проникает прямо внутрь меня и сковывает там все каким-то безнадежным ужасом… И при этом он так спокойно и бесстрастно произносил свои страшные угрозы о том, что со мной сделают по его приказу… Про пытки, про пепел, про канализацию… Это конец. Конец самоуверенной Джины Хаспел – великой и ужасной. И конец бесславный. Позорный. А главное, что неожиданный…

Я не могла сидеть на месте. Меня буквально трясло. Я ходила по камере из угла в угол, и все никак не могла привести в порядок свои мысли. Если бы я могла хотя бы предположить такой исход! Где, в чем я просчиталась?! Нас опередили на несколько ходов. Безошибочно вычислили и ловко повязали. Воистину на Роммеля работают специалисты старой школы, набившие руку на русских и английских шпионах. Этот Кремер и его коллеги – настоящие полицейские ищейки, умеющие не только пытать подозреваемых, но и вытаскивать их из самых глубоких нор. Подумать только – глава американской разведки, эта священная и могущественная особа, сидит в вонючем каземате и дрожит как вшивая воровка, пойманная за руку на краже кошелька! Да, если бы это был просто кошелек… Они всё знают, эти мерзавцы. Они будут колоть меня до последнего, будут глумиться, наслаждаясь своей властью надо мной… И никто меня не спасет, не вытащит. Мои коллеги из ЦРУ и сам президент Пенс трусливо подожмут свои хвосты и повесят на меня всех собак, чтобы самим остаться чистенькими. Уж я-то эту свору хорошо знаю, и на их месте поступила бы точно так же… Я уже никому не интересна из своих бывших соратников. Они сейчас больше озабочены тем, как бы прикрыть свою задницу. Заслуги? Какие заслуги? Кто в Америке помнит о заслугах, когда все поворачивается на сто восемьдесят градусов?

Не умереть мне теперь в своей постели, в окружении преданных слуг…